Вы не вошли.
Страницы: 1
Взято с: http://forum.rusf.ru/nul-t/messages/58522.htm
Олег СУЛЬКИН
Лягушка с пропеллером, камином и кошельком
Интервью с Дарьей Донцовой: без интима, но доверительно
Наше свидание готовилось основательно, как операция захвата. Мой друг и конфидент Сергей Алов, популярный нынче детективщик, получил для меня принципиальное согласие Дарьи Донцовой. Я должен был звонить по одному из трех телефонов и произнести кодовую фразу (какую, не скажу, а то вы будете звонить ей и провалите явку). Объект отреагировал не сразу, но когда отреагировал, был очень дружелюбен и назначил встречу в кафе «Готти», что на Тверской рядом с отелем «Мариотт».
Информации о Донцовой опубликована несметная туча, достаточно посетить два ее сайта, официальный и неофициальный, и просветиться насчет всего-всего-всего, от биографических деталей до фоток любимых собачек. Это облегчает мне задачу как интервьюеру, которому не нужно двигаться по жизненной канве объекта, как говорится, от Адама до Потсдама. Собственно, наш разговор под чаек и итальянские пирожные журчал абсолютно безответственно, и если из него вы извлечете моралите и что-нибудь познавательное, я буду доволен. Я же для себя составил довольно-таки объемный портрет собеседницы, и хотя не являюсь истовым почитателем ее книг, проникся к ней симпатией.
Несколько вводных слов с тех же сайтов. Агриппина Аркадьевна Донцова, в девичестве Васильева, родилась 7 июня 1952 года в Москве. Отец, Васильев Аркадий Николаевич, был известным советским писателем, мастером документальной и художественной прозы, автором бестселлера 70-х «В час дня, ваше превосходительство». Мать, Тамара Степановна Новацкая, актриса, работала режиссером Москонцерта. В 1969–74 году А.А. Васильева училась на факультете журналистики МГУ. Тогда же вышла замуж (брак продолжался три недели). После института два года провела в Сирии, работала в городе Алеппо переводчиком с французского в советском консульстве. Вернувшись в Москву, вышла замуж вторично (брак продолжался шесть лет). В 1983 году вышла замуж за психолога Александра Донцова.
...Из больницы (об этом — ниже) она вышла, написав пять романов. И теперь Дарья Донцова — всенародно и международно известный автор десятков иронических детективов. Ее читают взахлеб, в рейтингах популярности она неизменно входит в десятку самых читаемых писателей России.
— Дарья, я представлял вас солидней, старше. Нет, честно, это не дежурный комплимент. Вы совсем юная, хрупкая, ну просто девочка.
— Я и не мальчик. Что касается внешности, ну это все чудеса косметологии. И потом, я говорю разные глупости, у меня в голове ветер свищет, это все придает молодости. Сын мне говорит: мать, будь солидней. Он продюсер на телевидении, очень серьезный. Сколько ему? Тридцатник с небольшим.
— А муж тоже серьезный?
— Он профессор психологии МГУ. С ним невозможно поругаться. Это беда. Я начинаю к нему приматываться: папа, не так сидишь, не то ешь, не смотри телевизор. Он смотрит на меня и говорит: как хочешь, дорогая. Выбивает почву из-под ног.
— Он много работает? Вы с ним вообще-то видитесь?
— Когда он работает дома, мы сидим по разным кабинетам. А потом разъезжаемся по разным местам. Мы женаты уже больше двадцати лет. У нас трое детей. Аркадию 32 года, Диме — 31, а Машке в сентябре будет 18. Высокая блондинка, красотка, идет в толпе, голова торчит. Учится на факультете психологии, на первом курсе. Папа поставил ей условие, чтобы она закончила сессию на одни пятерки. Ей хуже всех. А еще у нас есть приемные дети.
— Много?
— Лучше не спрашивайте про нашу семью. Вы запутаетесь. У мужа до меня была еще жена, у этой жены есть сын, у него ребенок, моя внучка. У меня сын Аркадий от первого брака. У него две жены, один сын Никита. И все с нами. Мы живем все в доме, в Подмосковье, по Новорижскому шоссе 15-й километр от МКАД. В городе есть квартира, там Машка живет. Мы в январе переезжаем в новый дом, построили, когда поняли, что в старом не умещаемся. Собак много. Три. А еще две кошки. До издательства, если пробок нет, я от своего дома еду 25 минут.
— А каких вы кровей?
— Мама — наполовину грузинка, точнее мегрелка, наполовину полька, дед когда-то приехал с Дзержинским делать революцию в Москву. Папа — из ивановских ткачей, по его линии одни крепостные. Папин отец был неграмотным, работал на ткацкой фабрике, мыл валики.
— Когда вы начали писать?
— В реанимации, после онкологической операции. До этого тоже писала. В 75-м приволокла детективную повесть в журнал «Юность». Заведующая отделом прозы Мэри Озерова меня просто выгнала: «Детка, иди отсюда, бабы детективы не пишут. Пиши про рабочий класс». Я и написала повесть. Про сталеваров. Приволокла. Она прочитала и опять: «Иди отсюда». У меня директор завода прыгает из окна, а главного инженера бросают в доменную печь. Я была очень молодая тогда, сильно переживала отказ.
— У вас хлесткие, эффектные названия книг. «Гарпия с пропеллером», «Жаба с кошельком», «Камин для Снегурочки». Вы их придумываете до того, как садитесь писать, или они рождаются в процессе работы?
— Сначала я пишу книжку. Безымянную. Начинаю придумывать название. Придумываю. Прихожу в издательство. Там говорят: не пойдет, такое уже было. Например: у меня «Хобби гадкого утенка», а у кого-то уже было «Хобби гадкого поросенка». «Придумывай, детка, новое». Начинаю мучиться. Таскаю листы с названиями. У издательства мораторий на слова «смерть» и «кровь». Нельзя. Ищи что-то другое. Вмешивается вся семья. Объявляется награда. Редакторша начинает говорить — это плохо, то плохо. В общем, пытка. Бывают, правда, названия, которые я придумываю, и их принимают сразу. Но редко.
— А вот из новых — «Тушканчик в бигудях»?
— Это моя невестка появилась из ванной комнаты, стала носиться по комнатам, крича: «Кто взял мои бигуди? Поймаю, оторву голову!». Так родилось название. Хотя она совсем не похожа на тушканчика.
— У вас три серии детективов от женского лица, вернее лиц — Евлампии Романовой, Даши Васильевой и Виолы Таракановой. И одна серия — от лица джентльмена сыска Ивана Подушкина. Вам от женского лица писать легче? А когда вы пишете от имени мужчины, вы себя представляете мужчиной?
— Я ничего себе не представляю. У меня идет внутренняя картинка. Я не могу это объяснить. Ну как лента, которая крутится перед глазами, понимаете? Туннельное зрение. И потом: в каждой бывшей советской женщине половина мужчины заложена. У нас от той жизни выживаемость и хватка. Я никогда не была комнатной болонкой.
— А как с точки зрения секса, его понимания с обеих сторон?
— Я живу в третьем браке, у меня много приятелей-мужчин. И я поняла: в чем-то все мужчины одинаковы. Мне всегда хорошо удавалось покупать подарки знакомым мужчинам. Я могу легко себя представить на вашем месте. Мне понятен ваш конгломерат проблем. Я сама писательская дочь. Я постаралась сделать моего Подушкина милым. Он достаточно приятный человек.
— Вы вообще пишете очень мило. Можете считать это комплиментом, а можете — плохо закамуфлированной иронией.
— Я никогда не скрывала, что пишу сказки для взрослых. В этой стране с 1985 года живет очень много людей, которые говорят, что все будет плохо, что мы все умрем. Это неправда. Тот, кто работал и работает, тот не умер.
— Наверное, эти люди имеют в виду, что русская нация при нынешних порядках вымирает ускоренными темпами.
— Но русская нация не умерла даже в татарское иго! Это преувеличение. Должен же кто-то сказать этим людям, что все будет хорошо. Ну, это я. Я говорю неправду, не всегда добро побеждает зло, а милиционеры не всегда бывают хорошими. Но кто-то должен сказать, что есть человек, к которому ты можешь прийти, и он тебе поможет.
— В ваших книгах впечатляет подробный социальный и бытовой фон. Вы выказываете тем самым первичное знакомство, не по газетам и чужим рассказам, с реальной жизнью во многих ее проявлениях. Похоже, у вас память, как у Гиляровского. Вы, наверное, фотографируете мозгом?
— Я долго живу на свете. У меня очень хорошая память. У меня нет записной книжки. Все телефоны в голове. Эпилептоидная память, как говорит мой муж. У моей бабушки была эпилепсия, может, мне досталась не сама болезнь, а невероятная память. С другой стороны, меня шатало из очень богатой жизни в полнейшую нищету. Папа — писатель, депутат Верховного совета, член ЦК, секретарь парторганизации Союза писателей, ближайший приятель Семена Цвигуна (заместитель председателя КГБ СССР. — О.С.), мама — актриса. Потом папа умирает, Цвигун умирает. Мы с Аркашей живем, у нас одна комната на двоих. И так десять лет. Потом я долго работала наемным журналистом в ежедневной газете «Вечерняя Москва». Более десяти лет преподавала немецкий язык детям, будучи наемным репетитором.
— Сегодняшний резерв впечатлений вы пополняете? У вас большой круг общения?
— Большой. Но подруг только две, с одной мы 45 лет дружим, с другой немножко меньше. А знакомых безумное количество. Со стороны мужа это преподаватели Московского университета, какие-то политики. Есть очень богатые, есть очень бедные. У нас сумасшедший дом, полно гостей. Неделю назад приехала домой, иду на кухню, стоит незнакомый дядька и говорит: «Вы к кому?». Я говорю: «Минуточку, я вы кто?». Оказывается, к мужу приехал коллега, психолог из провинции, гостиница дорогая, он его пригласил пожить. Я хожу по улицам, все вижу, езжу в метро.
— Все сейчас пишут на компьютере. А вы?
— От руки. Пишу на листах бумаги обычного формата, скрепленных планшеткой. Пишу детским таким почерком, обычной «биковской» шариковой ручкой, ну, барахло такое, самое дешевое. Когда заканчиваю книжку, несу в издательство, и в наборном цехе начинается черный день. Разбирают мои каракули. Дают мне в распечатанном виде. Я исправляю, отдаю обратно.
— У вас дома нет компьютера?!
— Нет, у меня их три, у меня дочка просто хакер. Но я не умею.
— Но это же непродуктивно, медленно.
— Нет, все нормально. У меня связь: голова — рука. Кайф.
— Признайтесь, вам помогают?
— Я перестала журналистам говорить правду. Они мне не верят. Считают меня вруньей, городской сумасшедшей. Мы с моей подружкой Тиной Катаевой, внучкой Валентина Петровича, пристали к нему: дядя Валя, как ты пишешь? Он сказал: я слышу голос, который шепчет мне в уши, и записываю. А Юлиан Семенов, к которому мы тоже примотались с этим вопросом, сказал, что видит картинку на стене, но без звука. А я и вижу, и слышу. У меня оргазм от пишущей ручки. Иногда сюжет поворачивается как-то странно, но я ничего не могу поделать, это не в моей власти. Я пытаюсь его под себя подломать, а он выворачивается. Перечитываю. Ужасно. Правлю, правлю, не могу остановиться. Из издательства появляется курьер и с воплем «Отдай, будет хуже!» выхватывает у меня рукопись. Потом я получаю ее после набора. Начинаю читать. Прихожу в ужас. Все плохо, неинтересно, несмешно, полное идиотство. Я — в слезы. Пытаюсь править. У меня это отнимают, уносят в издательство. Там что-то правится, блохи ловятся, как у Толстого, когда Болконский входит в офицерском мундире, а выходит в пиджачной паре. Книжка выходит в свет, я ее читаю и думаю — Донцова, ты гениальна! И прячу книжку под подушку.
— Но почему-то продолжают говорить, что за вас пишет бригада литературных рабов.
— Один журналист писал такое, писал, а потом на пятый год сказал прилюдно: я понял, Донцова пишет сама, потому что какая бригада этот темп выдержит! Издательство сейчас печатает на задней обложке мое фото с моей литературной бригадой (берет в руки книжку, на фото — Донцова с двумя мопсами). Это мои литературные негры: это негр Муля, а это негр Ада. К сожалению, негр Ада у нас умер. А теперь у меня негры Феня и Капа. Этот пишет детективную линию, а этот — диалоги. А что еще остается говорить?! У меня все от руки написано. Вот рукописи, открываю шкаф неверующим, показываю. Листают, успокаиваются. Один скептичный дядечка пришел, я показала рукописи, а он говорит: я понял, тебе приносят, а ты переписываешь. И тут у меня кончились аргументы.
— А в размер книги как это вы так точно укладываетесь?
— Я не могу понять, но они все получаются одного размера. Издательству очень неудобно издавать книжицы моего размера, потому что получаются толстые «покеты», которые рассыпаются. Им бы надо на 50-70 страниц поменьше. Не получается. Ни меньше, ни больше.
— Почему вы прекращаете один цикл и переходите к новому персонажу?
— Не знаю. Я этого не понимаю.
— Вас стали экранизировать. В телесериалах вы узнали своих героинь?
— Частично — да. Больше узнала в Алле Клюке, в Ларисе Удовиченко — меньше. Но и Лариса очень хороша. Когда началось кино, меня предупредили Маринина и Акунин: главное, имей в виду, что книга это одно, фильм это другое, и не нервничай, помни, это разные виды искусства. Марина Анатольевна обладает свойством меня успокаивать.
Официант пытается зажечь свечу на нашем столике. «А может, мы обойдемся без интима? — просительно говорит ему Донцова. Тот быстро тушит спичку. — Спасибо, котик».
— Вы жили при советском варианте социализма. А сейчас живете при российском варианте капитализма. Вас эта новая жизнь по всем параметрам устраивает?
— Знаете, Олег, я могу вам задать встречный вопрос. Жизнь социалистическая вас по всем параметрам устраивала? Нет? Я думаю, что любая жизнь по всем параметрам никого не устроит. Я очень хорошо помню, как в библиотеке, куда я ходила, работала женщина, у которой была пенсия 45 рублей. Жить на 45 рублей в советское время было невозможно. Мне очень не нравилось стоять часами за двумя видами колбасы, по 2.20 и по 2.90. Мне не нравилось унижаться перед заведующими магазинов, выпрашивая себе какие-нибудь носки. Мне очень не нравилось носить одежду, которая по разным причинам не подошла моим подругам. Мне не нравилась система образования, не дававшая никакой альтернативы. Понимаете? И в сегодняшней жизни мне многое не нравится. Больше всего не нравится общее настроение населения. Массовое нежелание работать. Я еще могу понять людей моего возраста, которые, допустим, сидели в НИИ, получали скромные оклады и, написав кандидатскую диссертацию, полагали, что жизнь удалась. Так жили только мы, ни немцы, ни французы, ни американцы так не жили, они не знали, что можно не работать. Как это ни парадоксально, они выглядели моложе нас, они позже умирали, они дольше были в тонусе. Сегодня молодые люди говорят: я получаю 400 рублей стипендии. Как мне жить? Пойти работать. Работы много. Очень разной. Если вы живете в городе, где закрылся единственный завод, который делал пластмассовые миски, и вы на нем работали, это, конечно, драма. Но вокруг же люди. Кто-то должен стричь головы, кто-то шить юбки, тачать ботинки. Изменяйся, приспосабливайся. Измениться не поздно и в 90 лет. Не надо лежать на диване и ныть. У нас многие люди, которые живут плохо, могли бы жить намного лучше. Но они этого делать не хотят. Мне понадобилось нанять шофера. Мы наняли молодого человека, он дальний родственник. Дали очень хороший оклад. Он поработал две недели и сказал: знаешь, я не могу жить в таком ритме, возвращаться ночью, вставать в 6 утра. Лучше я буду получать 200 долларов, но приходить домой в 3 часа дня. Как он сумеет воспитать своего ребенка? Как он сумеет содержать свою жену?
— Вы не задумываетесь о политике? Вас политика интересует?
— Я же все-таки дитя социализма. Я понимаю, что от меня мало что зависит.
— Вы скромничаете, у вас есть имя, к вам прислушиваются.
— Нет-нет, правда. Меня звали несколько политиков в свои доверенные лица, но я не пошла. Не хочу. У меня ко всем политикам претензии. А тех, к кому не было бы претензий, я не вижу вокруг себя. Я во весь голос кричу об онкологии, и здесь стараюсь изо всех сил. Я во весь голос кричу о защите животных. Но чистая политика — это не мое. Я в ней не разбираюсь. Я знаю, что люди должны работать, а не ныть и плакать. И если у вас на спине вскочил чирей, не нужно утыкаться лицом в подушку и говорить, что сегодня умрешь. Я прошла через онкологическую операцию, но я не на инвалидности. Хотя у меня операций было четыре штуки, и все достаточно тяжелые. У меня шов идет отсюда (показывает в область подмышки) и досюда (показывает в разрез блузки). Я шесть лет не могла поднять левую руку. И что же я, молодая женщина, буду брать инвалидность?! Я видела женщин и мужчин в значительно более легкой стадии, и они взяли инвалидность. Сели по домам, ныли и стонали, что они инвалиды, и в результате очень быстро умерли.
— Есть такая доподлинная история. Рабочего случайно заперли в грузовике-рефрижераторе. Он замерз от холода, хотя температура была комнатной. Такова сила самовнушения.
— А вы помните сказочку про двух лягушек, которые упали в крынку сметаны? Одна сразу сдалась и утонула, а другая работала лапками, сбила масло и спаслась. Естественный отбор. Кто сбил масло, тот вылез. Кого-то заставляет сбивать масло мысль о родине: моя родина должна быть великой. Кого-то стимулирует мысль о кошке, оставленной дома. Вот я умру, и кошка останется одна. Любая мотивация годится. Но она должна быть. Не надо нести жизнь как крест. Я сейчас кричу во все микрофоны и кинокамеры: дорогие женщины, если у вас проблемы по части онкологии, это все лечится, это неправда, что первая остановка — рак, а вторая — крематорий. Главное, вовремя пойти ко врачу, к настоящему, не к хилеру, не к экстрасенсу, а к хорошему хирургу, он сделает все, что положено. И живите счастливо. Если вас не спасут на всю жизнь, вам хотя бы подарят несколько лет. Вот и все. Для женщины тяжело, когда отрезают верхний этаж или нижний этаж. Но такое их количество лежат под одеялами, и плачут, и держатся за свои гнилые места, боясь стать какой-нибудь ущербной. И тут появляюсь я и говорю: посмотрите на меня, я похожа на инвалида? Нет?! С вами будет то же самое. Химия, лысая голова, плохие зубы — это все пройдет. Зубы вы вставите, волосы у вас вырастут, и вы будете прекрасно выглядеть, а если в этот момент вас бросит муж, он бы от вас все равно ушел, а вы теперь знаете, чего он стоил, и вы найдете себе другого.
— Вы так красноречиво говорите, как проповедник, как эфирный человек. Вы, наверное, ведете телепрограмму?
— У меня две радиопрограммы. На телевидении я только начинаю вести программу. Хорошо, что наши звезды стали говорить о болезнях. Певица Алена Апина, я ее очень уважаю, честно призналась, что ей ребенка родила суррогатная мать. Певец Шура рассказал, как он слезал с наркотиков и как ему было плохо. Это надо делать.
— Кстати о звездах. Как вы оцениваете скандал вокруг Киркорова?
— Я защищала Филю всеми силами. Я считаю, есть какая-то грань, которую не может переходить журналист. А Филиппа несколько лет газеты просто травят. Выносятся на публику самые интимные подробности его личной жизни. Музыкальной журналистики в России нет. За последние десять лет я не прочитала ни одного материала, где разбиралось бы творчество Киркорова. А он звезда. Он собирает стадионы. Оскорблять Киркорова это оскорблять его зрителей, которые его любят. Из пресс-конференции (в Ростове-на-Дону, где произошел инцидент с журналисткой Ириной Ароян. — О.С.) был выхвачен кусок. А мы потребовали показать ее всю. 20 минут он отвечал этой девочке, отвечал вполне спокойно. Она его доводила, она его доставала. В какой-то момент он не сдержался. Я ему сказала: «Филипп, ты должен был сдержаться». Он сказал: «Да, я виноват».
— В Америке, в Радио-Сити-мюзик-холле он тоже себя вел очень некорректно, вызывающе, вульгарно, говорил сальности. Видимо, хотел казаться остроумным.
— Американскую ситуацию я не знаю. Но в Ростове он послал ее (журналистку) русским устным. Но с другой стороны, почему не подали в суд на политиков, которые матерятся и швыряются друг в друга стаканами с водой в эфире? Почему не подали в суд на телефонную компанию «Евросеть»? По всей Тверской висела реклама: «Евросеть, Евросеть, цены просто о...» Ну-ка, Олег, рифму?
— М-да.
— Вот именно. Как в «Ферме животных»: все свиньи равны, а одни равны больше, чем другие. Стандарт должен быть один для всех.
— А вы сами бываете резки с журналистами?
— Нет. Я сдерживаюсь. Иногда даже просыпается жалость. Один журналист три года начинал каждую свою статью в газете фразой: «Конечно, это не такое дерьмо, как книги Дарьи Донцовой». Мы случайно встретились на радио. Он подошел и сказал: «Слушай, Даша, ты мне скажи правду, ведь за тебя пишет бригада». Мне стало его так жалко. Он, наверное, сам хотел писать, но у него не получилось. Мне повезло, ему нет.
— Влияют ли феминистские идеи на писательницу Донцову?
— Я совершенно не феминистка. Мне очень нравится, когда мужчина открывает передо мной дверь, когда он несет за мной тяжелую сумку. И вообще нравится, когда есть плечо, куда я могу уткнуться и начать рыдать, если у меня сломан ноготь на пальце.
— А как же декларируемый вашими персонажами культ деловой женщины, материально независимой, гордо поглядывающей свысока на суетливых мужчин?
— Понимаете, женщина должна быть самодостаточной, крепко стоять на ногах и очень хорошо знать, что если она не сделала карьеру и ничего собой не представляет, то неинтересна мужчине, который около нее живет.
— А пришить пуговицу, сварить борщ?
— Борщ она обязательно должна уметь готовить. Если баба к 30 годам не умеет готовить, она должна застрелиться. Я написала такую громадную кулинарную книжку, знаете? Готовить по ней очень просто. У нас дома беда с готовкой. Три раза пытались нанять кухарку. И мои дети каждый раз устраивают испытания. Блинчики с мясом. Она готовит. Они их в помойку. Не мамины. Потом борщ. Ага, не мамин. Вылили в унитаз. Последнее испытание — пирог с клюквой. Не умеешь? Извини — не годишься. Так что готовлю сама. Невестки у меня на подхвате стоят, на черновой работе, типа почистить картошку. Нет, я не феминистка. У нас дома культ папы.
— Если говорить о русских женщинах, они окончательно раскрепостились, да? Или еще есть резервы?
— Вы знаете, женщины были раскрепощены и раньше, те, которые могли себе это позволить, внутренне. В советской стране были женщины — доктора наук, профессура, и актрисы, и заслуженные ткачихи, и Терешкова. А вы что, считаете, что обслуживание мужа — это горе?
— Дело в том, что в Америке женщины теперь полностью равны с мужчинами, и любое предположение, что они подчинены по определению, что их главная миссия — кухня и дети, вызывает у американок ярость.
— А у ваших американок, как у мужчин, ничего не отросло? Мне ухаживать за мужем — большая радость.
— Вы себе представляете в России подписывание брачного контракта? Я — нет. Ведь это противоречит русской ментальности.
— Почему же? Я как раз это могу себе представить. Здоровая расчетливость никому никогда не вредила. Брачный контракт в какой-то степени оберегает от аферистов, от злого корыстного расчета. С другой стороны, глаголы жалеть и любить в русском языке долгое время были синонимами. Ухаживать за мужем и сыновьями для меня очень приятный процесс. Но вот гладить рубашки я, например, не люблю. Ну есть для этого специальные доски, нажимаешь кнопку, вжи-и-и-к, она и распрямляется. Импортная, японская.
— А за границу вы ездите?
— Нет, не езжу. Очень боюсь самолетов. И поезд терпеть не могу. Издательство меня уломало во Франкфурт, на ярмарку, лететь, я чуть не умерла. Никакого удовольствия.
— Ну а курорты, пальмы, океан?
— Пальму я могу и тут купить. Поставлю в кадку, буду любоваться.
— Океан, небо вы не купите.
— А зачем? Не хочется. Ну, во-первых, добрый дядя онколог запрещает мне выезжать на море. Но даже если бы разрешил — нет желания. Я когда-то ездила. Все, отъездилась.
— Можно по поводу денежных дел? Вы, наверное, не любите говорить про деньги?
— Почему? Я плачу налоги, живу спокойно.
— Вы прозрачны?
— Абсолютно.
— В Англии самая успешная писательница Джоан Роулингс, автор «Гарри Поттеров», стала мультимиллионершей, рекордсменом года по доходам. Что вы можете сказать о своем заработке?
— Я получаю отчисления от продажи моих книг. С оптовой, то есть складской цены я имею свои 10 процентов.
— Я купил вашу книгу на лотке за 75 рублей. Дороговато.
— Это лоток. Нет-нет, моя цена сейчас то ли 30, то ли 40 рублей, не помню. Я сейчас в месяц зарабатываю где-то 120-130 тысяч долларов. Как говорит хозяин издательства (ЭКСМО. — О.С.), я сейчас кормлю издательство и полиграфический комбинат. Не я одна, конечно, есть еще несколько очень продаваемых авторов. Я не знаю контракты других писателей, это дело интимное. Плачу полностью налоги, поэтому ничего не боюсь.
— А зависти людской не боитесь?
— Я же не украла нефть у народа, не украла деньги из пенсионного фонда. Моя бабушка говорила: пусть лучше завидуют, чем жалеют. Одна журналистка спросила: не стыдно ли мне, что я зарабатываю больше, чем наш президент. На что я ответила, что не запрещаю президенту писать детективные романы. И никому не запрещаю. Пишите. Я работаю на издательство «ЭКСМО», которое меня ни разу не обмануло. Большие гонорары пришли ко мне не сразу. Когда писатель приходит с первой книжкой в издательство и ждет, что ему заплатят большие деньги, он ошибается. За первую книжку мне заплатили 20 тысяч рублей, т.е. меньше тысячи долларов. Я очень долго шла по этим ступенькам, пока дошла до сегодняшних гонораров. Я никогда не просила повышения, живу по принципу Булгакова: никогда ничего не проси, придут и сами дадут. Мне платят за все иностранные публикации моих книг, у меня есть все бумаги, я могу получить любую информацию у главного редактора издательства.
— У вас есть свой адвокат?
— Зачем? Нет. Мои интересы представляет издательство. Я ему полностью доверяю и всем говорю, что я замужем за издательством, а любимый муж не обманывает любимую жену. За семь лет мы успели все подружиться. Так вышло.
— У вас есть обязательства перед издательством?
— Конечно. Не пугайтесь, я должна сдать в издательство 12 книг в год.
— Не может быть! Когда вы...
— Все очень просто. Встаете в 6 утра и пишете 15 страниц в день. Если вы умножите 30 на 15, получается книга. Даже если вы будете писать в день по одной странице, то через год вы получите книгу. Беда российских писателей состоит в том, что они очень много говорят о том, как много они напишут. Но не пишут. Я истинный графоман, тот, у кого вечный зуд бумажку замарать.
— А в ком вы видите своих конкурентов?
— Нет, наверное, у меня конкурентов. И Марина Анатольевна Маринина, и Акунин, и Татьяна Устинова, наша новая детективная звезда, и Татьяна Полякова, и Полина Дашкова, мы всегда говорим, что нас очень мало. А рынок огромен. Народу в этой стране безумное количество. Детективы очень любят. Мы не успеваем написать столько, чтобы люди купили, понимаете? И потом мы все по-разному пишем. Марина Анатольевна в одном стиле, Акунин в другом, я в третьем, Дашкова в четвертом. Детективы читают все. У меня есть одна ненормальная подруга, она заходит в магазин и сметает все, что есть. А есть, которые говорят: «Что, Донцова? Я ее щипцами в дом не внесу». А вот Дашкова — я ее обожаю. Донцова — это только в сортире, а вот Устинова — это только в метро. Понимаете, да? Люди все разные, и писателей на всех не хватает. Но надо обязательно помнить, что вторичный товар на рынке не имеет успеха. Надо придумывать свое, тогда ты будешь интересен.
— Вы общаетесь с коллегами?
— Довольно часто.
— А в общественной жизни участвуете? Собрания, заседания, тусовки.
— У меня был папа, член Союза писателей. И для моей мамы так значима эта красная членская книжечка, что я в него тоже вступила. В Москве сейчас то ли семь, то ли восемь союзов. Не спрашивайте меня, в каком я, а я даже председатель. Но мама счастлива, и это главное.
— А читать книги других писателей вы успеваете?
— Читаю много. У меня литературная передача на радио, «Звездная гостиная». Я должна за неделю прочитывать, на худой конец просматривать книги тех, кто приходит ко мне на передачу...
— ...в противовес анекдоту: чукча не читатель, чукча писатель.
— Я — замученный чукча, который и читает, и пишет.
— Если брать классику детективного жанра, кто вам особенно по душе?
— Я профессиональный читатель детективных романов. Я читаю на трех языках. Прочитала, наверное, все. Мы не будем брать Эдгара По, Агату Кристи, Конан-Дойля. Естественно, я их прочитала. Ну, поехали. Рекс Стаут, Дик Фрэнсис, Мэри Хиггинс Кларк, ну и дальше все-все, я всех перечитала. Фрэнсиса очень люблю, от Рекса Стаута просто умираю. Я не очень люблю Чейза, потому что у него все очень мрачно заканчивается. Честертона очень люблю.
— Вы пишете иронические детективы. Один умный человек сказал, что ирония — это усталая улыбка умирающей цивилизации.
— Мама родная, как это красиво.
— Но ведь правда, Дарья, ирония — спутница декаданса. Мы живем в странное сумеречное время, пронизанное иронией.
— Мы живем в это время всегда. Давайте вспомним английскую писательницу Джейн Остин. Тогда никаких сумерек не было, но более ироничных книг, чем у Джейн Остин, я не помню. А с какой иронией Бальзак писал о женщинах? Это просто застрелиться. С какой иронией Гойя рисовал свои «Капричос»? Ирония была всегда. Еще Аристофан написал ироническую комедию «Лягушки». Всегда были люди, которые не очень серьезно относились к действительности. Им это помогало жить. Когда я в вечернем платье, на роскошных шпильках выхожу из машины и топаю на день рождения Маши Арбатовой, — это реальная история, — я путаюсь в платье, падаю и лежу. Я порвала колготки. Меня разбирает смех. В этот момент мимо идет Константин Боровой и даже не подает мне руки. Мне стало еще смешней. А что, надо плакать?
— У вас не бывает желания погасить иронию и выдать что-то серьезное типа тех давних «Сталеваров»?
— Нет желания. У меня свой путь. Каждый должен быть на своем месте. Через год после онкологической операции я пошла на осмотр к своему врачу. Я ведь лежала в палате на восемь человек. И стала врача спрашивать: а эта как? А та как? Он уткнулся в бумаги и не отвечает. Я говорю: они что, все умерли? Он говорит: да, ты осталась одна. А ведь я была самая тяжелая. Мне стало очень плохо, еду домой и думаю: наверное, есть кто-то или что-то, не Бог, а Нечто. И это Нечто меня здесь оставило, чтобы я приносила людям радость. Когда я перестану это делать, оно меня уберет, как отработанный компьютерный персонаж. Это моя миссия, задача, я посох, костыль для очень многих людей. Больница, депрессуха, развод, смерть близких. Кто-то читает меня давно, кто-то хватается за книжку в больнице, кто-то говорит, я никогда не буду читать Донцову, а потом, смотришь, увлекся, втянулся.
— Вас читают преимущественно женщины.
— Не только. Есть и мужчины.
— На письма вы отвечаете?
— Отвечаю. Мне помогают мои невестки. Мы не отвечаем на письма, написанные на компьютере с отбитой такой строчкой «Уважаемый...», в скобочках «ая». «Уважаемая Дарья Аркадьевна, пришлите денег на операцию ребенку. Расчетный счет такой-то». В двух экземплярах под копирку. На это я не отвечаю.
— А вообще благотворительностью занимаетесь?
— Да. Но об этом не люблю рассказывать. Это мое глубоко личное дело. У меня есть сайт, но за ним следит издательство. Я вообще очень плохо обращаюсь с компьютером. Есть e-mail. Один открытый, другой закрытый. Есть куча людей, которые просят автографы, фотографии, книжки, мы стараемся по мере сил рассылать. Два раза в месяц я обязательно подписываю книжки в магазинах.
— Личная охрана — необходимость или для престижа?
— Это Шурик. Он у меня работает шофером. У меня права с 1974 года, но после операции я водить не хочу, у меня ограничено движение руки, поэтому появился шофер. Мы нанимали его как шофера, а теперь он все. Секретарь, выгульщик собак, переносчик белья из прачечной, чинильщик электричества в доме. Он с нами уже шестой год, мы его все страшно любим. Бывают моменты. Один раз я подписывала книжки, подошел мужчина, очень прилично одетый, и говорит: вы портите русский народ. Я говорю: ну не читайте меня. Он руку в карман, Шурик его схватил. Перцовый баллончик. Неприятно. Убить бы не убил, но неприятно.
— У вас много читателей в Америке, знаете об этом? Как относитесь к Америке?
— У американцев мне всегда нравилось то, что называется self-made man. Мне очень нравится американская привычка улыбаться.
— Задорнову это не нравится. Он считает американскую улыбку фальшивой.
— Мы с ним разные. Может быть, я лицемерка, но я считаю, что худой мир лучше доброй ссоры. Улыбка прирастает к лицу. В психологии еcть понятие «лицо духа». Если вы все время улыбаетесь, у вас возникает солнечное настроение. Если вы улыбаетесь другому человеку, ему волей-неволей делается приятно. Америка — великая страна, которая дала нам великих писателей. Возьмем того же Драйзера, я его очень люблю. Мне нравятся Синклер Льюис, Скотт Фитцджеральд, Воннегут, Айзек Азимов, Клиффорд Саймак, Роберт Шекли.
— А Америка как образ жизни?
— Я плохо знаю Америку, я у вас никогда не была. Повторяю, панически боюсь самолета. Но мы с американцами ближе, чем, допустим, с немцами. Я смотрю американское кино и вижу многое близкое. Может поэтому столько русских эмигрировали в Америку. Когда случилось 11 сентября, я смотрела новости. Когда начали рушиться башни, со мной случилась истерика. Я рыдала у телевизора. Это был для меня ужасный момент.
— Я слышал, что некоторые люди в России злорадствовали: вот, мол, вам так и надо, спесивым американцам.
— Знаете, Олег, если я ткну булавку в себя, а потом в американца, кровь будет красная, я ни у кого не видела зеленой крови. По сути, американская женщина — успешная феминистка, бизнесвумен, с пятью машинами, загородным домом, свободная как птица, не боящаяся банковских кризисов, не имеющая моих страхов, мы с ней очень одинаковы. Потому что мы хотим одного — любви, счастья детям, здоровья родителям, жизни без болезней, чтобы были живы наши собаки, понимаете? На этом уровне мы очень похожи. Все остальное — наносное. У меня никогда не было ненависти к Америке как к «империи зла». Джон и Джейн Смит также боятся Третьей мировой войны, как и я.
Балаган получился, оттого и тон балаганный...
Вне форума
Очень со многим не согласен, но среди прочего она говорит вещи, за которые расцеловать надо.
Балаган получился, оттого и тон балаганный...
Вне форума
[quote:0eb8da9505="Gravitskiy"]Очень со многим не согласен, но среди прочего она говорит вещи, за которые расцеловать надо.[/quote:0eb8da9505]
И почему это я не могу представить себе как ты расцеловываешь Д.Донцову?!?!? 
))))))
Хотя.. одна фраза мне и впрямь понравилась, но это скорее не к ней, а к "грамотности" ее мужа: "Я начинаю к нему приматываться: папа, не так сидишь, не то ешь, не смотри телевизор. Он смотрит на меня и говорит: как хочешь, дорогая. Выбивает почву из-под ног."
________________
Граа целующийся с Донцовой.. даааа....
Вне форума
[quote:9a6f75356b="Кошки"][quote:9a6f75356b="Gravitskiy"]Очень со многим не согласен, но среди прочего она говорит вещи, за которые расцеловать надо.[/quote:9a6f75356b]
И почему это я не могу представить себе как ты расцеловываешь Д.Донцову?!?!? ))))))
Хотя.. одна фраза мне и впрямь понравилась, но это скорее не к ней, а к "грамотности" ее мужа: "Я начинаю к нему приматываться: папа, не так сидишь, не то ешь, не смотри телевизор. Он смотрит на меня и говорит: как хочешь, дорогая. Выбивает почву из-под ног."
________________
Граа целующийся с Донцовой.. даааа....[/quote:9a6f75356b]
Нет, вот это:
"я могу вам задать встречный вопрос. Жизнь социалистическая вас по всем параметрам устраивала? Нет? Я думаю, что любая жизнь по всем параметрам никого не устроит. Я очень хорошо помню, как в библиотеке, куда я ходила, работала женщина, у которой была пенсия 45 рублей. Жить на 45 рублей в советское время было невозможно. Мне очень не нравилось стоять часами за двумя видами колбасы, по 2.20 и по 2.90. Мне не нравилось унижаться перед заведующими магазинов, выпрашивая себе какие-нибудь носки. Мне очень не нравилось носить одежду, которая по разным причинам не подошла моим подругам. Мне не нравилась система образования, не дававшая никакой альтернативы. Понимаете? И в сегодняшней жизни мне многое не нравится."
И вот это:
" Больше всего не нравится общее настроение населения. Массовое нежелание работать. Я еще могу понять людей моего возраста, которые, допустим, сидели в НИИ, получали скромные оклады и, написав кандидатскую диссертацию, полагали, что жизнь удалась. Так жили только мы, ни немцы, ни французы, ни американцы так не жили, они не знали, что можно не работать. Как это ни парадоксально, они выглядели моложе нас, они позже умирали, они дольше были в тонусе. Сегодня молодые люди говорят: я получаю 400 рублей стипендии. Как мне жить? Пойти работать. Работы много. Очень разной. Если вы живете в городе, где закрылся единственный завод, который делал пластмассовые миски, и вы на нем работали, это, конечно, драма. Но вокруг же люди. Кто-то должен стричь головы, кто-то шить юбки, тачать ботинки. Изменяйся, приспосабливайся. Измениться не поздно и в 90 лет. Не надо лежать на диване и ныть. У нас многие люди, которые живут плохо, могли бы жить намного лучше. Но они этого делать не хотят. Мне понадобилось нанять шофера. Мы наняли молодого человека, он дальний родственник. Дали очень хороший оклад. Он поработал две недели и сказал: знаешь, я не могу жить в таком ритме, возвращаться ночью, вставать в 6 утра. Лучше я буду получать 200 долларов, но приходить домой в 3 часа дня. Как он сумеет воспитать своего ребенка? Как он сумеет содержать свою жену? "
Целую руки. Первый раз.
Вот это:
" Я знаю, что люди должны работать, а не ныть и плакать. И если у вас на спине вскочил чирей, не нужно утыкаться лицом в подушку и говорить, что сегодня умрешь. Я прошла через онкологическую операцию, но я не на инвалидности. Хотя у меня операций было четыре штуки, и все достаточно тяжелые. У меня шов идет отсюда (показывает в область подмышки) и досюда (показывает в разрез блузки). Я шесть лет не могла поднять левую руку. И что же я, молодая женщина, буду брать инвалидность?! Я видела женщин и мужчин в значительно более легкой стадии, и они взяли инвалидность. Сели по домам, ныли и стонали, что они инвалиды, и в результате очень быстро умерли. "
Целую руки второй раз.
Вот это:
"А вы помните сказочку про двух лягушек, которые упали в крынку сметаны? Одна сразу сдалась и утонула, а другая работала лапками, сбила масло и спаслась."
Дубль три!
Если мне когда-то доведется пообщаться с Донцовой, спрошу. Повторит тоже самое - расцелую.
Ибо солидарен.
Арбайтен, сволочи!!! Не ждите халявы!!! Работайте!!!
Балаган получился, оттого и тон балаганный...
Вне форума
Да при чём тут халява? Люди-то разные. Один на работе горит, а другому надо на скамейке посидеть, природой полюбоваться. Он без этого не может. Тошно ему. Будет работать на износ только ради того, чтобы телевизор побольше купить, ананасы покушать и раз в год две недели на дорогом курорте отдохнуть, быстро загнётся.
Против Донцовой ничего не имею. Но история про родственника-шофёра, сбежавшего с больших денег в привычную убогость, как-то коробит. Водительский труд сам по себе мало что даёт человеку. И упрекать его за то, что отказался расшибаться в лепёшку ради высокого дохода, по меньшей мере не красиво. Ведь сама Донцова выбрала для себя занятие, дающее прежде всего возможность самореализации... Вообще её позиция отдаёт высокомерием: я прошла огонь и воду, я сильная, я не жалуюсь, я всего добилась сама, а кто не смог, как я, тот ничего не стоит.
Кто-то при том же раскладе людям более слабым и менее успешным сочувствует, а кто-то их призирает... Первые как-то симпатичнее.
Так что не надо щёлкать кнутом - в шутку или всерьёз - но не надо. Сейчас чаепития и перекуры уже никто не оплачивает. Тьма людей пашет за горши, не имея впереди ни просвета, ни надежды. Разве они перед кем-то виноваты?
Конечно, кому-то даётся выбор. И тут надо понимать, чего именно ты от жизни хочешь, чем за это готов платить, - и принимать последствия... Но быть философом всё же не каждому дано. Иной раз хочется и поныть и пожаловаться. Только некому.
Вне форума
Чёй-то меня на споры потянуло. Сама себя не узнаю. Я же чёрно-белая и пушистая, всех понимающая и жалеющая... Бред какой-то!
Вне форума
Да, жалеющая. Как слопаю кого-нибудь, так сразу и жалею. Ням-мяу...
...А вообще, пока я тут тихо сама с собою, тема, глядишь, ещё и популярной станет.
Вне форума
Страницы: 1
