АВТОРЫ    ТВОРЧЕСТВО    ПУБЛИКАЦИИ    О НАС    ПРОЕКТЫ    ФОРУМ  

Творчество: Дмитрий Казаков


Последний аргумент

«Смерть — последний аргумент».

Ю. Никитин

Очень краткое предисловие.

    Автор отдает себе отчет в том, что будущее, описанное ниже, не наступит никогда. «Технологическая стагнация» — вещь исключительно маловероятная. Общество, изображенное ниже — набор некоторого количества преувеличенных социальных тенденций, имеющих место сейчас, в самом начале двадцать первого века, и не более того.

    Идеи, изложенные в повести, могут вызвать неудовольствие у кого угодно, от коммунистов до националистов. В связи с этим автор официально заявляет, что мнение героев во многом не совпадает с его собственным.

Глава 1. Девятнадцатое мая.

Да, так любить, как любит наша кровь,
Никто из вас давно не любит!
Забыли вы, что в мире есть любовь,
Которая и жжет, и губит!

А. Блок, «Скифы»

    Взрыв подбросил огромное здание, словно пинок хулигана — игрушку. Десять этажей торгового центра, набитые людьми, точно спелый огурец семечками, подпрыгнули на несколько метров.

    Судорога прошла от фундамента до крыши. Стены затряслись и рухнули. К небесам взметнулось облако пыли. Ударная волна покатилась во все стороны, легко переворачивая машины, вынося стекла, сбивая с ног людей.

    Сирены машин «Скорой помощи» вовсе не показались выжившим райской музыкой.

***

    — Итак, дамы и господа, начнем.

    Владимир оторвался от монитора и поднялся из-за преподавательского стола.

    Пятнадцать пар внимательных глаз сопровождали каждое его движение. Студенты. Одна из лучших групп последнего курса. Молодые люди, научившиеся думать нестандартно и не скрывающие этого умения. Гордость факультета.

    — Кто мне напомнит, какова тема сегодняшнего семинара? — спросил Владимир.

    — Технологический ступор, — бросил кто-то с задней парты.

    — Совершенно верно, — кивнул Владимир. — Если точнее, то «Технологическая стагнация начала двадцать первого века, ее причины и последствия».

    Он еще раз осмотрел студентов. На лицах внимание, в глазах — интерес. В аудитории так тихо, что слышно, как в коридоре уборщица возит шваброй по полу.

    — Итак, — повторил Владимир и посмотрел на часы. — Даю вводную информацию, а затем мы с вами перейдем к обсуждению.

    Стекла окон слегка вздрогнули, впуская в помещение мягкий гром. Многие студенты невольно глянули на улицу, и на молодых лицах при виде ясного неба появилось почти одинаковое выражение удивления.

    Владимир удовлетворенно вздохнул. Он знал, откуда прикатился гром. Он даже представлял, что творится примерно в десяти километрах к югу от здания университета: крики, стоны и плач, столб пыли высотой в несколько сотен метров, и трупы, трупы, трупы...

    Бомба взорвалась вовремя.

    — Не будем отвлекаться, — он повысил голос, чтобы привлечь внимание, и продолжил тоном ниже. — Итак, что такое технологическая стагнация — мы представляем очень хорошо. Ее последствия видим ежедневно и ежечасно. Насколько стремителен был технический прогресс в двадцатом веке, настолько он прекратил свое движение в начале двадцать первого. Мы ездим почти на таких же машинах, как наши предки, свято верившие в то, что через десять-двадцать лет они полетят к звездам. Наши компьютеры не более мощны, чем двести лет назад, и даже вооружение — один из лучших показателей уровня развития технологии, за два века не изменилось принципиально. В чем же причина? Что привело к тому, что мы оказались в такой ситуации? Прошу высказываться...

    Поднял руку худощавый смуглый паренек. На узком лице блестели черные, словно вишни, глаза.

    — Говори, Фарид, — кивнул Владимир. Он давно научился относиться к студентам спокойно, вне зависимости от национальности, но в этот момент с удивлением обнаружил в душе легкое раздражение.

    — Я думаю, — рассудительно начал его источник, не подозревая о сложных чувствах, обуревавших преподавателя, — что гипотеза о разрушительном влиянии «странных эпидемий» все же верна. Болезни привели к тому, что мы перестали развиваться!

    — Да, кое в чем ты прав, — кивнул Владимир. — «Китайский вирус» убил в две тысячи седьмом году более миллиарда человек. Но следующая эпидемия произошла почти через полвека! В промежутке же технологический кризис проявил себя в полную силу. Число изобретений и открытий в период с двухтысячного по две тысячи пятидесятый упало почти до нуля! И что, во всем виноват вирус? У кого еще есть, что сказать?

    — Можно мне? — невысокая девушка с облаком черных косичек вокруг головы резко вскочила и, не дожидаясь разрешения преподавателя, затараторила: — Мне кажется, что тут больше виноваты психологические факторы!

    Семинар шел по накатанному сценарию. Оставалось только слегка направлять студентов.

   

    Звонок прокатился по коридорам трубой Судного дня. Студенты, только что увлеченно беседовавшие, разом замолчали. Условный рефлекс, выработавшийся за пять лет обучения.

    — Можете идти, — кивнул Владимир, усмехнувшись про себя.

    Топоча и переговариваясь, студенты ринулись к двери.

    Машинально кивая на каждое «До свидания», Владимир выключил компьютер и собрал бумаги в папку. На сегодня все — занятия закончены.

    На кафедре его встретил непривычный гомон. Преподаватели, обычно степенные и важные, суетились и размахивали руками, словно первоклассники. На лицах многих была растерянность.

    Владимир пожал плечами и прошел к своему столу.

    Не успел сесть, как из общей суеты выделился коротышка с прилизанными волосами.

    — Владимир Святославович, Владимир Святославович! — вскричал он, оказавшись рядом. — Вы слышали?

    — О чем, Али Мехмедович? — спросил Владимир, поднимая глаза на коллегу и невольно морщась от резкого запаха одеколона.

    — Как? — всплеснул руками коротышка. — По всем каналам новостей только и кричат, что о взрыве на Петровке!

    — О взрыве? — Владимир вскинул брови. — И что, сильный взрыв?

    — Очень, очень! — Али Мехмедович подпрыгнул и изобразил руками некую фигуру, похожую на гриб. — Огромное здание разрушено! Да что я говорю? Ведь вы даже не знаете, сколько там жертв!

    — Не знаю, — покачал головой Владимир.

    Он не соврал. Количество погибших — это то, чего он действительно не знал.

***

    С хриплым карканьем с чудом уцелевшего дерева сорвалась ворона. Сделала круг, проорала что-то торжественное, и полетела на юг. Черные перья лоснились на солнце.

    Майор Белкин проводил взглядом пернатую тварь и невольно посмотрел на часы. Десять пятьдесят. С момента взрыва прошло полчаса.

    Вокруг царила суматоха. Грохотали строительные машины, разгребая завал, бегали деловитые спасатели в желтых куртках. Врачи сбивались с ног, и даже раскрашенные в оранжевый цвет машины «Скорой помощи» выглядели усталыми, а их сирены звучали надрывно и жалобно.

    Неприятные звуки не мешали. Майор просто стоял и смотрел, фиксируя впечатления. Его главная работа начнется в тот момент, когда спасут всех, кого можно, увезут трупы. Скорее всего, это произойдет к ночи.

    Но даже сейчас он не мог позволить себе эмоций. На все надо смотреть спокойно. Искать детали, которые потом помогут понять, кто, как и зачем сотворил это.

    Груда развалин высотой в пять этажей. Осколки стекла, рассеянные бисером по серым мостовым. Смрад бушующего в одном из соседних зданий пожара. Изуродованные машины, попавшие под ударную волну. И трупы. Смятые, обезображенные, обгоревшие. Такие, в которых с трудом можно узнать людей.

    Еще хуже — фрагменты тел. Руки, ноги, головы, вообще непонятно что...

    Количество жертв тоже будет подсчитано в лучшем случае к завтрашнему вечеру. Опознание займет недели, даже месяцы.

    — Дорогу, дорогу! — проорал кто-то, невежливо отпихивая майора в сторону. Он поспешно отошел.

    Какие-то закопченные санитары со злыми лицами тащили носилки. Лежащее на них тело трудно было назвать человеком — многочисленные раны придавали жертве вид освежеванной только что туши. Раненый надрывно стонал.

    Виктор ощутил невольный приступ тошноты.

    Отвлекая от неприятных ощущений, запиликал в кармане служебный телефон.

    — Слушаю, — спросил Белкин.

    — Товарищ майор! — слышно было плохо, мешал грохот вокруг. — Это капитан Асланян! Только что звонили на ноль два! Взяли ответственность за взрыв на себя!

    — Кто?

    — Российский национальный комитет, — ответил капитан. — Те же, что и месяц назад.

    — Дьявол! — выругался майор. — Определили, откуда звонок?

    — Так точно. Телефон-автомат на Калужской станции метро. Группа уже выехала.

    — Я туда! — рявкнул Белкин.

    Он сунул телефон в карман и, лавируя между спасателями и врачами, бросился к машине.

   

    В подземном переходе было прохладно и пустынно. Со стороны метро время от времени доносился тихий гул уходящего или прибывающего поезда. От мокрого пятна на полу кисло несло пивом.

    Несколько мужчин в штатском колдовали вокруг черного ящика телефона-автомата, а двое милиционеров в форме разговаривали с продавщицей притулившегося у стены газетного киоска.

    Появление майора не осталось незамеченным. От группы, занимавшейся аппаратом, отделился высокий мужчина, на смуглом лице которого выделялся нос, что сделал бы честь горному орлу.

    — Докладывай, Тенгиз, — сказал Белкин, по безрадостному виду подчиненного догадываясь, что вряд ли услышит что-нибудь приятное.

    — Ничего, товарищ майор, — печально вздохнул носатый оперативник. — Никаких отпечатков. Тот, кто звонил, скорее всего, намазал пальцы специальным составом. Или надел перчатки.

    — А голос?

    — Искажен с помощью подручных приспособлений, — Тенгиз пожал плечами, — но, скорее всего женский. Да и продавщица сказала, что вроде видела, как в соответствующее время отсюда звонила невысокая женщина в бейсболке, надвинутой на самые глаза. Сейчас ребята записывают показания.

    — От них мало толку, товарищ капитан, — пожал плечами Белкин, переходя на официальный тон. — Невысоких женщин, которые могут носить бейсболку, в Москве сотни тысяч. Заканчивайте работу и со всеми результатами чтобы в семь были у меня. И постарайтесь выжать максимум информации! Это второй взрыв за месяц, а мы по первому ничего не нарыли! Да наш раздел с потрохами съедят!

    — Мы постараемся, товарищ майор, — лицо Тенгиза посерьезнело, глаза потемнели.

    — Уж постарайтесь, — Белкин развернулся и пошел к лестнице. Его ждала обратная дорога к месту взрыва.

***

    В небольшом привокзальном кафе пахло кофе. Деловито сновал за стойкой бармен, похожий в черной жилетке и белой рубашке на огромного пингвина. На нового посетителя взглянул с достоинством, точно граф на простолюдина.

    Владимир заказал бокал пива и уселся за угловой столик. Как обычно, он не знал, кто придет на встречу, даже не догадывался. Сегодняшний связной найдет его сам.

    Пиво приятно холодило гортань, из-за приоткрытой двери доносился размеренный шум вокзала, и непрошеной гостьей, напоминая о бессонной ночи, подкрадывалась дрема...

    — Какая встреча! — сказал кто-то за спиной довольно громко.

    Владимир вздрогнул и невольно обернулся.

    На него смотрела, широко улыбаясь, довольно молодая женщина. Белым мрамором блестели ровные зубы, а в голубых, цвета незабудок, глазах играла настоящая радость.

    «Актриса» — пришла неуместная мысль. — «Бесподобно играет...».

    — Ты не узнаешь меня? — на красивое лицо набежала тень недоумения. — Неужели за прошедшие со школы годы я так изменилась?

    С сегодняшней легендой все ясно.

    — Ба, сколько лет, сколько зим! — сказал Владимир, растягивая губы в самой идиотской из улыбок. — Садись, поболтаем!

    Женщина села, задорно тряхнув золотистыми кудряшками, и тотчас рядом со столиком образовалась официантка.

    — Что будете заказывать? — противным писклявым голосом осведомилась она.

    Владимир сделал заказ, дождался, пока его принесли, и только после этого заговорил. Так тихо, чтобы сидящий за соседним столиком не смог разобрать слов.

    — Я слушаю, — сказал он.

    — Все прошло наилучшим образом, — мило улыбнувшись, проговорила женщина. — Господа с того берега очень довольны результатом. Послезавтра будет осуществлен очередной денежный перевод по той же схеме. Можете приступать к следующей акции.

    — Хорошо, — кивнул Владимир.

    Игривое выражение лиц беседующих противоречило содержанию разговора. Посторонний наблюдатель, видевший начало беседы, ни за что бы не догадался, что речь идет о чем-либо, кроме школьных лет, проведенных вместе.

    — Да, — начала женщина, но тут ее прервали.

    — Эх, дубинушка, ухнем! — заорал кто-то за спиной хриплым голосом. Владимир невольно повернулся на звук.

    У двери, подпирая косяк, стоял бомж. Обряжен он был в неопрятные лохмотья, вонь от которых мгновенно распространилась по помещению. Красное лицо украшала неопрятная русая борода.

    — Эх, зеленая, сама пойдет! — выдал бомж вторую строчку и решительно двинулся к стойке.

    Но тут в дело вмешался бармен.

    — Васька, стой, дурак! — сказал он. — Ты пьян! Вали отсюда!

    — И не подумаю! — бомж, покачиваясь, уверенно двигался вперед. Попавшийся под ноги стул с грохотом отлетел в сторону. — Я — русский, и я в своей стране! Что хочу, то и делаю! А ты, Нодар, если не нравится, убирайся к себе в Тбилиси!

    — Вот дурак! — в сердцах бросил бармен. — Мои предки сюда двести лет назад приехали! Я больше русский, чем ты, пьяная морда...

    Бомж налетел на стол, тот на несколько мгновений задержал его продвижение. Загрохотали падающие стулья. Бармен, видимо, каким-то образом подал сигнал о беспорядке, поскольку в кафе вошли двое милиционеров.

    Одинаково невысокие, узкоглазые, они смотрелись как братья.

    — Опять буянишь, Василий? — сказал один из них, а второй укоризненно покачал головой.

    — Нет, — гордо выпрямляясь, ответил бомж. — Я самов-выражаюсь!

    — Вот и отлично! — пьяница был ухвачен двумя парами крепких рук. — Пойдем самовыражаться к нам! Заодно и протрезвеешь!

    Нарушителя спокойствия повлекли к двери. Он сопротивлялся, но силы оказались неравны, и вскоре заунывное «Эх, дубинушка, ухнем...» стихло вдалеке.

    Владимир повернулся к собеседнице. Та улыбнулась ему, как ни в чем не бывало.

    — Досадная помеха, — сказала она. — Впрочем, продолжим. Дело в том, что мы считаем, что пора переходить к более решительным шагам.

    — Не понял? — искренне удивился Владимир. — Неужели того, что мы делаем сейчас, мало?

    — Да, — она кивнула. — Мероприятия, проводимые вами, стандартны для любой террористической организации. Пора совершить нечто такое, что сразу выделит вас из общего ряда.

    — Каким же образом? — изумление Владимира все росло. Он никак не мог понять, на что намекает связная. На использование химического или бактериологического оружия? Маловероятно. Тогда что?

    Женщина улыбнулась вновь.

    — Не гадайте, — сказала она почти весело. — Дело в том, что теперь нам по плечу то, что не по силам более никому! Нам удалось обмануть самую сильную охранную систему в мире!

    — Не может быть! — сказал Владимир, ощущая, как пересохло горло, а мысли стали суматошными и путаными. — Если я правильно понял...

    — Совершенно правильно, — это было сказано очень серьезно. — И если все получится, то мы с вами войдем в историю!

   

    Когда Владимир вышел из метро, то с потемневшего небосвода начало накрапывать. В ожидании автобуса пришлось спрятаться под крышу остановки и слушать, как стучат по ней, стремясь добраться до земли, деловитые капельки.

    Шурша колесами по мокрому асфальту, подошел автобус. Владимир машинально посмотрел на висящее рядом с остановкой расписание — водитель не опоздал ни на минуту.

    В полупустом салоне приятно пахло кожей.

    Когда Владимир вышел из автобуса, толстая сизая туча, похожая на великанскую подушку, уплывала на восток. Дождик закончился, оставив о себе память в виде блестящих капель на зеленой траве и небольших луж на асфальте.

    Пройдя два квартала, Владимир свернул в подворотню. Миновал ее и направился под вывеску «Частная школа Игоря Пороховщикова: обучение искусствам». Массивная дверь бесшумно распахнулась.

    Он прошел мимо художественной мастерской, где сиротливо стояли мольберты. Прошел класс, отведенный для занятий музыкой. Сейчас в нем было тихо. Так же как в танцевальном зале и скульптурной мастерской.

    Споткнувшись о неприятно высокий порожек, Владимир вступил в помещение библиотеки. Здесь его ждали. За круглым столом темного дерева сидели пятеро. При появлении нового человека разговоры смолкли, и воцарилась тишина. Слышно было, как ветер слегка шелестит занавеской.

    — Добрый вечер, — сказал Владимир, подходя к столу. Папка с шуршанием легла на столешницу.

    На вопросительный взгляд отозвался плотный мужчина средних лет.

    — Все в порядке, — сказал он, оглаживая стального цвета стрижку ежиком, в которой едва заметно серебрились нити седины. — Я проверил. Нас не подслушивают.

    — Это хорошо, — сказал Владимир и сел. — Кто у нас сегодня собирал информацию?

    — Я, — отозвался высокий юноша, такой худой, словно несколько лет прожил на хлебе и воде. — По последим данным — сто сорок погибших, более пятисот раненых.

    — Как всегда, они занижают цифры, — задумчиво проговорил Владимир. — Что со звонком?

    При этом вопросе все посмотрели на молодую женщину, единственную среди собравшихся мужчин.

    — Все нормально, — торопливо сказала она. — О Российском национальном комитете вновь кричат по телевизору...

    — Это хорошо, — Владимир кивнул. — Реклама еще никому не мешала...

    На лицах сидящих обозначились довольные ухмылки.

    На мгновение он замолчал, обвел взглядом соратников.

    — Я виделся со связной, — слова выходили какими-то тяжелыми, словно их вырубили из камня.

    — Что же сказали наши друзья с Брайтон-Бич? — спросил кто-то.

    — Они довольны нами, — Владимир вздохнул, — но требуют большего...

    — Чего же? — искренне удивился худой юноша.

    — Дело в том, что, — он замолчал, — им удалось достать ядерную бомбу. Вскоре она будет доставлена в Москву.

    Единый вздох удивления прокатился по помещению.

    — Что? — худой не удержался, вскочил. — Нам не дадут этого сделать!

    — Почему, Иван? — спокойно возразила женщина. — Никто не смог помешать арабам в две тысячи одиннадцатом взорвать Вашингтон! Чем мы хуже?

    — Тогда не было СКС! — лицо Ивана корежила судорога, глаза сверкали.

    — Стойте! — резко сказал Владимир, вскидывая руку. — Ты, Иван, сядь. Татьяна, молчи!

    Гам стих. Иван опустился в кресло.

    — Специальная Контрольная Служба сейчас не та, что сто лет назад, — медленно проговорил Владимир. — Они привыкли к тому, что никому даже в голову не приходит посягнуть на ядерное оружие! И уже то, что с одного из хранилищ в Северной Америке удалось похитить бомбу, говорит о том, сто Служба слаба! Груз уже в пути, и вопрос не в том, сумеем ли мы использовать его. Я уверен — сумеем! Вопрос в том, стоит ли нам это делать... Одно дело — уничтожить здание, а другое — разрушить половину огромного города!

    — Ради нашего дела можно пойти на все! — резкий, скрипучий голос раздался из угла, и невольно все повернулись к его обладателю.

    — Ты так думаешь, Игорь? — спросил Иван, нервно оглаживая подбородок.

    — Да, — Игорь Пороховщиков, хозяин школы искусств, двинул рукой и инвалидная коляска, в которой он сидел, слегка переместилась. — Пусть сгинет этот город, в котором от русских и России осталась только память! Пусть он превратится в радиоактивный ад! Зато во всем мире вспомнят, что есть еще такой народ — русские! Я — за!

    — Я тоже за, — сказал плотный мужчина, и слова его были полны горечи. — У нас в Конторе в последнее время все хуже смотрят на тех, у кого в идентификационной карте записано «русский»! Наши нынешние действия — что комариные укусы! Пора показать, кто в стране хозяин!

    — Я понял тебя, Николай, — кивнул Владимир. — Спецслужба, сотрудники в которой подбираются по национальному признаку, обречена на деградацию. Кто еще хочет сказать?

    — Я против, — плечистый здоровяк нервно дернул головой. — Не дело это. Вот. Плохо так делать. Ненависть — это плохо. Показать другим, что они не правы — хорошо, а так — плохо...

    — Ладно, Станислав, не мучайся, — рассмеялась Татьяна. — Все мы знаем, что ты плохой оратор. Но я хочу сказать, что ты не прав! Взрыв этот будет не актом ненависти, — голос женщины звенел от напряжения, словно готовая порваться струна. — Кого можно ненавидеть? Азиатов и кавказцев, которые сейчас распоряжаются от Калининграда до Владивостока? Они недостойны нашей ненависти! Если мы взорвем бомбу, то только от любви, от любви к своему народу, который надо спасать... Любыми средствами, не останавливаясь ни перед чем!

    Татьяна откинулась в кресле. Грудь ее вздымалась, а глаза горели, словно две голубые лампочки.

    — Ты хорошо сказала, — прервал наступившую тишину Иван. — Я сомневался, но теперь тоже согласен.

    Станислав что-то мрачно пробурчал, но его никто не слушал.

    — Тогда все решено, — пожал плечами Владимир, ощущая как напряжение, не покидавшее его с момента встречи со связной, сползает с плеч, словно старая, тесная одежда. — Мой голос ничего не решает. Тогда ждем груз, а по следующей акции — продолжаем реализацию намеченного плана.

    Он улыбнулся и обвел взглядом собравшихся.

    — С деловыми вопросами покончено. Теперь можно отметить сегодняшний успех!

    — Я купил шампанского! — зажужжал моторчик инвалидной коляски, и Игорь покатил в угол, где в тени шкафа прятался небольшой холодильник, похожий на правильной формы обломок айсберга.

    Они пили вино и разговаривали о пустяках, а через окно в комнату потихоньку вползали сумерки.

***

    В кабинете, несмотря на то, что за окном стоял теплый весенний вечер, было холодно. Изморозью тянуло от массивного рабочего стола, стул казался сделанным изо льда.

    Виктор второй час сидел за компьютером, просматривая отчеты работавших на месте взрыва оперативников, но толку было мало. Последней по внутренней почте поступила краткая информация от Тенгиза, который руководил группой, занимавшейся телефонным звонком. Но и здесь зацепок не было никаких — запись искаженного голоса да словесный портрет, под который подходит каждая десятая москвичка...

    Все почти так же, как и месяц назад, когда взорвали небольшое здание в Солнцево. Тогда тоже был звонок, и ответственность брал на себя Российский национальный комитет. Правда, жертв тогда было гораздо меньше...

    Он отвернулся от монитора, потянулся к шкафчику, в котором хранил кофе и чайник, но резкий сигнал вызова заставил майора вздрогнуть. Тревожным алым светом замигала лампочка на столе.

    Выругавшись про себя, Виктор нажал клавишу селектора, и произнес как можно спокойнее:

    — Слушаю вас, товарищ полковник!

    — Быстро ко мне! — человек с той стороны селектора был разгневан, и голос его громыхал почище июльской грозы. — Со всеми материалами по сегодняшнему взрыву!

    — Есть! — ответил Белкин.

    Суровый голос стих. Но легче майору от этого не стало. Он поспешно вскочил и принялся судорожно собирать отчеты. Когда полковник Мухаметшин, начальник антитеррористического отдела УВД Москвы, разгневан, то торопливость не бывает излишней.

    Собрав бумаги, Виктор выбрался в коридор. Там было пустынно и тихо. Для большинства сотрудников рабочий день закончился. Выбросив из головы мысли об ужине в кругу семьи, майор решительно направился к кабинету начальника.

    Там кипела жизнь. Секретарь — молодой лейтенант, остервенело колотил по клавишам. Рядом с ним сидел хмурый капитан из технического отдела и время от времени что-то подсказывал.

    Белкину он кивнул, а лейтенант на мгновение оторвался от своего занятия и сказал, сочувственно улыбаясь:

    — Ждет. Проходите.

    С тяжелым сердцем Белкин пересек приемную и взялся за массивную позолоченную ручку двери.

    В кабинете, как обычно, стоял стойкий запах табака. Его не удавалось истребить, как не пытались. Самые сильные дезодоранты терпели поражение в борьбе с ароматом столь любимой полковником Мухаметшиным отравы.

    Высокое начальство, попадая сюда, морщилось, но терпело, понимая, что лучше мириться с мелкими недостатками хорошего человека, чем держать на ответственной должности бездарность.

    Хозяин помещения возвышался за столом, подобно небольшому холму. В молодости полковник занимался борьбой, да и сейчас, в пятьдесят с небольшим, силой бы поспорил с медведем.

    На стене, точно над головой Мухаметшина, висел портрет. Не президента, как можно было ожидать, и не главы МВД. Многие терялись, пытаясь догадаться, кто же такой этот сухощавый невзрачный человек с серыми тусклыми глазами.

    Виктор точно знал, что это генерал Суханов, в две тысячи шестьдесят первом году осуществивший «окончательное решение чеченского вопроса», после которого проблема кавказского терроризма перестала существовать.

    Сейчас генерал смотрел на Белкина сурово, без снисхождения.

    — Товарищ полковник, по вашему приказанию прибыл, — доложил майор.

    — Так! — сказал Мухаметшин громко, поднимаясь из-за стола. — Заходи! Садись! Докладывай!

    Рык разъяренного льва, рокот пробудившегося урагана, грохот цунами — вот что крылось в глотке разъяренного полковника, и голос его мог ввести непривычного человека в состояние панического ужаса. Белкин служил под началом Мухаметшина не первый год, но сейчас испытал немалый душевный трепет.

    Набросится начальник, ухватит за шею могучими ручищами и задушит нерадивого подчиненного...

    Глупые мысли исчезли так же внезапно, как и появились.

    Виктор сел.

    Доклад его был короток и не блистал достижениями: работаем, установить не удалось, результаты скромны, продолжаем мероприятия...

    По мере того как майор говорил, широкое лицо полковника становилось все багровее, а дыхание — все более шумным. Волосатые кулачищи — каждый размером с добрую дыню, сжимались, недвусмысленно показывая, что их хозяин не в самом лучшем настроении.

    — Так! — проговорил Мухаметшин, когда доклад закончился. — Это все — дерьмо! Собачье дерьмо!

    Виктор молчал, понимая, что начальству надо выговориться.

    — Это можно засунуть в унитаз! — полковник вскочил. Глаза его сверкали, а волосы, черные, несмотря на возраст, встали дыбом. — Как и все, что удалось за месяц собрать по первому взрыву!

    Мухаметшин замолчал, резко, словно ему выключили звук. Когда он заговорил вновь, то голос его стал совсем другим, спокойным и деловитым.

    — Мне звонил министр, — сообщил полковник, — и сказал много неприятных вещей. Обо мне и о нашем отделе. И в чем-то он прав. В последние годы у нас было мало работы и мы несколько обленились. А сейчас...

    — От нас требуют быстрого результата? — спросил майор, понимая, что можно подать голос.

    — Еще как требуют, — Мухаметшин махнул рукой и сел. — С самого верха! Боятся, что будут еще взрывы. Эти ребята, из Российского национального комитета, сумели всех напугать. И мне кажется, что на этом они не остановятся. С завтрашнего дня в городе вводятся в действие повышенные меры безопасности. Но это моя забота. Твое дело — отыскать тех, кто это сделал! И не мне тебя учить — как!

    — Я понимаю, товарищ полковник! — сказал Виктор. — Но зацепок пока слишком мало. Может быть, что найдем на месте взрыва...

    — Работайте, товарищ майор, — сурово покачал головой Мухаметшин. — О результатах докладывайте два раза в сутки. Все ресурсы нашего отдела — в вашем распоряжении. А сейчас — идите!

Глава 2. Двадцатое мая.

Тут русский дух, тут Русью пахнет...

А. С. Пушкин

    Будильник дребезжал пронзительно и противно, не оставляя ни малейших шансов на то, чтобы не услышать его голос, остаться в сладостной глубине сна, где нет забот и проблем, а все желания исполняются, стоит только захотеть...

    Владимир решительно открыл глаза и отбросил в сторону одеяло.

    В комнате было прохладно. Сквозь приоткрытое окно врывался свежий утренний воздух, доносилось бодрое птичье пение. Взошедшее солнце робко щупало стену розовыми, как пальчики младенца, лучами.

    Поставленный на огонь чайник зашумел, забулькал. Заваривая чай, Владимир по давней привычке нащупал пульт. Маленький телевизор, подвешенный почти под потолок, ожил. На экране появилась кукольно-красивая дикторша, из динамиков донесся правильный до тошноты голос:

    — В эфире новости. Сначала кратко — о главном...

    Шкворчала на сковороде яичница, исходя аппетитным ароматом, сыр резался ровными тонкими ломтиками, чтобы скрыть под собой нежно-желтое масло, а телевизор не умолкал ни на минуту.

    — Мэр Москвы сообщил, что террористы будут пойманы в ближайшие дни. В столице объявлен план «Перехват». Никакой опасности нет...

    — В Лос-Анджелесе состоялась демонстрация по защите прав тараканов на проживание в созданных людьми домах. Тысячи манифестантов вышли на улицы, потрясая плакатами и лозунгами...

    — Президент России Омари Кавсадзе отбыл с дипломатическим визитом в столицу Индии Дели...

    — В думе сегодня начнутся слушания по поводу нашумевшего законопроекта о смене наименования государства.

    С этого момента Владимир стал слушать внимательно.

    — Как известно, неделю назад группа депутатов выступила с законодательной инициативой. Если проект постановления, предложенного ими, будет принят, то на всенародный референдум вскоре вынесут предложение о смене названия нашего государства с «Российская федерация» на «Евразийская федерация». Говорит один из авторов проекта Сафармурад Ниязович Агаев, депутат Государственной Думы от Нижнего Новгорода.

    — Неужели они посмеют? — пробормотал Владимир, чувствуя, как от ярости немеет затылок.

    Толстомордый депутат проникновенно вещал что-то с экрана, и чтобы не видеть его, Владимир выключил телевизор. Отставил в сторону чашку с недопитым чаем и принялся собираться на работу.

    В подъезде было пустынно. Бесшумно и быстро подошел лифт, гостеприимно распахнул двери в отделанное зеркалами чрево.

    Оказавшись внутри, Владимир еще раз осмотрел себя. Костюм темно-серого цвета, в тон глазам, выглажен, ботинки начищены, светлые волосы уложены волосок к волоску. Придраться не к чему.

    Внешность, правда, не запоминающаяся. Бывшие студенты порой не узнают, проходят мимо. Но ничего, не киноактер, так что грех жаловаться.

    Когда вышел из подъезда, то свежий, напоенный влагой и запахом цветущей сирени воздух ворвался в легкие с такой силой, что из груди невольно вырвался кашель.

    Прочистив горло, Владимир обнаружил, что на лавке у самой двери, несмотря на раннее утро, примостился с тросточкой старый-престарый дед, известный всему дому под ласковым прозвищем Петрович.

    — Утро доброе, — бодро проговорил он, радостно, как-то по-детски улыбаясь. — Благодать-то какая!

    — Доброе, — машинально отозвался Владимир. — А в чем благодать?

    — Дак как же! — дед мелко захихикал, затрясся, обнажив в улыбке блестящие белизной вставные зубы. Такие, по недавно принятому закону, бесплатно положены всем пенсионерам. — Воздух чистый, дыши — не надышишься! А около самого дома, и это в Москве, поет соловей! Нет, ты прислушайся!

    Владимир прислушался. Звонкие рулады доносились из зарослей кустарника. За ними начинался огромный лесопарк, в котором встречались белки иногда даже лоси. А уж в появлении тут соловья не было ничего удивительного.

    — Так ведь всегда, — сказал Владимир почти сердито. — И воздух чистый, да и птицы...

    — Э, нет, — Петрович захихикал вновь, радуясь возможности разъяснить что-то представителю молодого поколения, суетливого и непочтительного к старшим. — Вот помню, лет пятьдесят назад, когда еще личный транспорт не запретили, над городом такой густой смог стоял — хоть ложкой черпай! Вместо соловьев — рев двигателей, а запахи — жженой резины и выхлопов. За чистым воздухом приходилось за сотни километров уезжать... Помню еще, когда я в мединституте учился, привели нас в анатомичку, а там две пары легких. Одни розовые, приятные на вид, а другие — черные, как в саже. Преподаватель возьми да спроси — почему так? Кто как отвечал — что один курил, второй нет, что у одного туберкулез, у другого — нет. А правда, знаешь, в чем?

    — В чем?

    — В том, что один в деревне жил, а другой в городе! — старик довольно улыбнулся. — Так что ваше счастье, что воздух сейчас везде одинаковый, что здесь, что в Сибири...

    Владимир взглянул на часы. Стрелки недвусмысленно сообщали, что, заболтавшись, он рискует опоздать на лекцию. Поспешно попрощался с Петровичем и почти бегом направился к автобусной остановке.

***

    Холодный кофе горчил. Не допив чашку и до половины, Виктор с отвращением отставил ее в сторону. Поднялся с неудобного узкого диванчика, на котором спал последние два часа.

    Хрустнули суставы, а тело ломотой заявило о том, что оно со вчерашнего дня не отдохнуло.

    Спорить с ним было сложно. Работать пришлось почти всю ночь.

    Слегка покрутив шеей, Виктор направился к двери.

    Словно ощутив его приближение, она резко распахнулась и в проеме обнаружилось носатое лицо капитана Тенгиза Делиева.

    — О, товарищ майор, вы уже проснулись! — сказал капитан, преувеличенно бодро улыбаясь. — А я как раз собирался вас будить!

    — Я, конечно, не Штирлиц, — Белкин зевнул, — но просыпаться в назначенное время могу. Если очень надо...

    Последние слова он пробормотал вполголоса, выходя в рабочую комнату.

    Там его ждали.

    За длинным, словно язык болтуна, столом, собрались пятеро офицеров — представители следственных групп, созданных для расследования недавних взрывов. Лица у всех были помятые, глаза — красные.

    — Доброе утро, — сказал Виктор, бросив взгляд на большие стенные часы. Восемь пятнадцать. Время утренней оперативки, которую он сам вчера и назначил. К девяти идти к полковнику.

    — Доброе утро, — нестройно отозвались офицеры.

    — Что же, начнем, — и майор занял место во главе стола. — Докладывайте. Начнем с вас, Тенгиз...

    — В выявлении личности звонившей нет никаких подвижек, — несколько смущенно сообщил Делиев. — Но в результате работы с базой данных УВД по националистам удалось выявить несколько десятков человек, которые могут иметь отношение к взрыву.

    — Хорошо, — кивнул Белкин. — Ими нужно заняться. С сегодняшнего дня. Доставляйте их ко мне для допроса. Взвод спецназа и правовое прикрытие я обеспечу. Все ясно?

    — Так точно.

    — Так, теперь вы, Ашот.

    Капитан Асланян, усатый толстяк, обманчиво сонный и флегматичный, доложил о результатах работы на месте террористического акта. Взрыв был сложный, четыре закладки взрывчатки сдетонировали одновременно в разных частях здания.

    Заложены бомбы были в служебных помещениях, там, где нет камер слежения. Если террористы и оставили какие-либо следы, то их полностью уничтожил взрыв.

    Услышав такие новости, майор помрачнел.

    — Да, — сказал он, — боюсь, что полковник от меня мокрого места не оставит...

    — Нет, товарищ майор, — проговорил Асланян, улыбаясь, — я еще не закончил...

    Последующие новости оказались хорошими. С помощью молекулярного анализа удалось установить происхождение взрывчатки — с военного завода под Самарой. Осталось выяснить, каким образом и через кого она попала в Москву, к террористам.

    — Вам, Ашот, я думаю, придется лететь в Самару, — сказал Виктор и взглянул на часы. — Так, я к полковнику.

    Он встал, подчиненные дружно поднялись вслед за начальником. Загрохотали отодвигаемые стулья.

***

    Список опасных националистов, любой из которых мог организовать вчерашний взрыв, состоял из двадцати шести персон. Виктор ожидал, что на отлов подозреваемых будут отправлены несколько групп, но никак не думал, что будет участвовать в этом лично.

    Но полковник Мухаметшин недвусмысленно заявил, что от него требуют подозреваемых, причем как можно быстрее, и что «бумажную работу можно засунуть в задницу». Так что Ашот улетел в Самару, разбираться со взрывчаткой, а остальные офицеры отдела в сопровождении групп спецназа рассеялись по Москве.

    Колесо попало в яму, машина подскочила, и Виктор отвлекся от размышлений. Выглянул в окно и обнаружил, что они въехали в так называемый «русский квартал». Об этом же говорила и жуткая вонь гниющего мусора, настойчиво лезущая в открытые окна.

    Он поспешно нажал кнопочку, и стекло с жужжанием поползло вверх, отрезая салон от неприятного запаха.

    «Русских кварталов», в которых в основном сосредоточилось русское население Москвы, в столице сохранилось несколько. И все они походили друг на друга, словно здания одного проекта, отличаясь лишь в деталях.

    Кучи мусора, бродячие собаки, лениво лающие на проезжающие мимо машины. И люди — бедно одетые, оборванные, с пустыми глазами.

    — Останови здесь, — сказал Виктор, когда на одном из домов мелькнула обшарпанная табличка с надписью «Улица Ельцина, 8».

    Взвизгнули тормоза и машина встала. Позади с лязгом и грохотом остановился грузовик, в котором ехали бойцы специального подразделения «Стальные когти», подготовленные для задержания террористов.

    Выбравшись на улицу, майор некоторое время не мог дышать — такой мощи достигал запах нечистот.

    К старшему офицеру деловито подошел молодой капитан — командир группы захвата. В бронежилете и шлеме он походил на средневекового рыцаря, чудом попавшего в двадцать третий век.

    — Приказывайте, товарищ майор, — сказал он мужественным сильным голосом. — Мои ребята готовы.

    Вздохнув, Белкин потащил из кармана план прилегающего района.

    Штаб-квартира организации под громким названием Русский Арийский Легион размещалась в обыкновенном подвале. Лидер вышеназванной организации, некто Петр Кочерыжный, по агентурным сведениям, собственной квартиры не имел и проживал в одном из помещений штаба.

    — Запомните, — проговорил Виктор, обращаясь к капитану. — Он очень опасен, но есть шанс, что с ним удастся договориться. Действовать только по моему сигналу. Все ясно?

    — Ясно, — ответил капитан. Его люди, похожие на огромных одинаковых муравьев, расположились вдоль стен и на крыше пристройки к большому магазину, в подвале которой и размещался Русский Арийский Легион.

    Отмечая его присутствие, обшарпанную деревянную дверь украшала огромная алая свастика, дополненная мелкими буквами выполненной надписью «Жыды — сволочи!».

    Окон в подвале не было, но офицеры все равно разговаривали за пределами обширного магазинного двора. Там, где их точно нельзя увидеть от подвальной двери.

    — Ну, я пошел, — сказал майор, последний раз оправляя на себе бронежилет.

    — Удачи, — капитан вскинул руку в приветствии.

    Но не успел Виктор сделать и двух шагов, как раздался жуткий скрежет. Люк канализационного колодца, расположенного в самом центре двора, отъехал в сторону, и на свет божий явилась вихрастая голова.

    Сопя и причмокивая, на поверхность выбрался лохматый молодой человек. Вслед за ним глазам майора явилась девушка, настолько тощая, что грязная, хотя и дорогая одежда болталась на ней как на вешалке. Ее рыжие волосы топорщились в беспорядке, на скуле темнел синяк.

    Парочка деловито поставила люк на место, и по ушам Белкина вновь словно проехались наждаком. Двигались молодые люди медленно, будто что-то невидимое сковывало им руки и ноги.

    Парень поднял глаза, и Виктор вздрогнул, столкнувшись с абсолютно бессмысленным, как у слабоумного, взглядом. Некоторое время молодой человек просто смотрел, потом повернулся к подруге.

    — Слышь, Настюха, — проговорил он гнусаво, шлепая губами. — Ты тоже видишь этого чудика или это глюк? Нежто мы так хорошо ширнулись ...

    Взгляд у девицы оказался еще страшнее. Светлые, словно родниковая вода, глаза ее были лишены всякого выражения, точно два кружка льда.

    — Не, Колян, это не глюк, — проговорила она тягуче после некоторого размышления. — Но непонятно, чего он делает тут...

    «Вот черт, на наркоманов напоролись!» — с досадой подумал Виктор. Любители отравы встречались в Москве не так часто, и последнего майор видел несколько лет назад. А тут — такое «везение»....

    Он махнул рукой.

    От стены тенями отделились двое спецназовцев.

    — О, да их много, — удивленно сказал лохматый парень за мгновение до того, как кулак бойца «Стальных когтей» обрушился ему на затылок.

    Девицу бить не стали. Только зажали ей рот, чтобы не закричала ненароком.

    Наркоманов поспешно утащили, и Виктор пошел дальше.

    Стена пристройки была обшарпанной, словно с момента постройки ее ни разу не ремонтировали. Темная лужа у самой двери пахла чем-то приторно-сладким. Над ней с деловитым жужжанием летали зеленые мухи, толстые, словно осы,

    «На обед прилетели» — пришла дурацкая мысль.

    Виктор поспешно отогнал ее, перешагнул через лужу и нажал кнопку сбоку от двери. Где-то в глубине здания, чуть внизу, прогремела трель звонка. Некоторое время не происходило ничего, а затем совершенно неожиданно в двери открылся глазок. Прекрасно замаскированная заслонка бесшумно отъехала в сторону, обнажив недружелюбный стеклянный зрачок.

    — Чего надо? — после паузы булькнул хриплый голос откуда-то сверху.

    Виктор в удивлении глянул туда и обнаружил узкие щели динамика.

    — Я разговариваю с господином Кочерыжным? — спросил майор.

    — Что надо? — вновь повторил голос, вслед за чем донесся кашель.

    — Поговорить.

    — Проваливай, жидовская морда, — недружелюбно ответили из динамика. — А не то я дверцу открою и пугану тебя из автомата. Мало не покажется...

    — Не стоит сердиться, — Белкин дружелюбно поднял руки. — У меня к вам ...

    — Я тебя не знаю! Проваливай! — взревел динамик. Информация о дурном нраве господина Кочерыжного и его склонности к экстремизму подтвердилась полностью.

    — Ухожу, — сказал Виктор миролюбиво.

    Когда развернулся, спиной чувствовал ненавидящий взгляд.

    Перешагнув через лужу и выйдя из зоны видимости, майор махнул рукой. Стремительные черные тени метнулись вдоль стены, послышались глухие удары.

    — Да она бронированная! — крикнул кто-то из бойцов. Хлипкая на вид дверка оказалась оборудована для самой упорной обороны.

    — Вашу мать! — вскричал динамик. — Пришли за мной, агенты Моссада? Я вам покажу великий Израиль ...

    Откуда-то повалил дым. Боец «Стальных когтей», первым его глотнувший, зашатался и с судорожным всхлипом осел на землю. Остальные быстро подхватили пострадавшего товарища под мышки и отступили.

    Виктору ничего не оставалось, как последовать за ними.

    — Противогазы сюда! — капитан отдавал распоряжения решительно, в глазах блестела радость. Еще бы — когда еще представится такой шанс показать себя?

    — Товарищ майор, наденьте это, — Белкин не сразу понял, что обращаются к нему.

    Черная маска противогаза смотрелась уродливой, словно громадный гриб-паразит, который если присосется к твоему лицу, то по собственной воле не покинет его никогда.

    Лямки больно врезались в затылок, а нос заложило горьким запахом резины.

    Сквозь противогаз видно было хуже, но выбирать не приходилось.

    Двое спецназовцев некоторое время возились около двери. Затем разом бросились в сторону. Ядовитый дым продолжал струиться из невидимых щелей и неряшливыми прядями полз по двору.

    Шум от взрыва был слабый, словно лопнул воздушный шарик. Но там, где только что была дверь, обнаружилось темное отверстие, в которое черными хищными тенями устремились бойцы.

    Ударил выстрел, затем еще один. Грохнула очередь.

    — Ядреный корень! — выругался капитан так, что слышно было даже через противогаз. — Если он мне ребят покалечит ...

    Но выстрелов больше не было, а из подвала выбрались двое бойцов, несущих нечто дергающееся и судорожно извивающееся. На губах господина Кочерыжного пузырилась пена, а ядовитый дым (который потихоньку рассеивался) ему ничуть не мешал.

    — Суки! — орал он. — Проститутки израильские! Продались жидам, предали Россию и Гитлера!

    — Противогаз можно снять, — проговорил капитан.

    Виктор с облегчением скинул опостылевшую резиновую маску и только тут ощутил, как вспотел. Прохладный ветер, пробежавшийся по мокрой коже, вызвал легкий озноб.

    — У него там целый арсенал, товарищ капитан, — сказал один из бойцов. — Счастье, что ни в кого не попал!

    — Ладно, грузите его в машину, — распорядился Виктор. — Поводов для задержания у нас теперь более чем достаточно. А я пока подвальчик осмотрю...

    — Что здесь происходит? — уверенный, властный голос прозвучал неожиданно для всех. Даже русский ариец Кочерыжный, что до сего момента без устали дергался и злобно вопил, изумленно замолк и обвис в руках конвоиров.

    У входа во двор, небрежно поигрывая ключами, расположился невысокий субъект. Бордовый пиджак не сходился на круглом пузе, а висящая на шее золотая цепь была такой толщины, что вполне удержала бы слона. На красном лице толстяка застыло самодовольно-наглое выражение, а за его спиной переминались с ноги на ногу трое детин в фартуках грузчиков. Испитые рожи не несли на себе печати интеллекта, а кулаки выглядели большими, как арбузы.

    — Что здесь происходит? — повторил невысокий.

    — Милицейская операция, — Виктор вытащил из кармана удостоверение, но оно особенного эффекта не произвело.

    — Это мой магазин, — разведя в сторону руки с растопыренными пальцами, сказал обладатель бордового пиджака. — И все пристройки тоже мои... А я, Вася Быков, вас всех, мусоров клятых, купил и перекупил! Так что убирайтесь отсюда подобру-поздорову!

    Лицо капитана «Стальных когтей» побагровело, он сделал шаг вперед и даже открыл рот, намереваясь достойно ответить нахалу.

    — Спокойно, — сказал Виктор, вклиниваясь между капитаном и толстяком в пиджаке. — Вы настаиваете, что это ваш магазин, и что все вокруг него тоже ваше?

    — Будешь спорить? — обнажив в улыбке желтые зубы, спросил Вася Быков.

    — Нет, — покладисто ответил Виктор. — Просто в этом самом дворе, десять минут назад были задержаны двое лиц, находящихся в состоянии наркотического опьянения. На основании этого мы в соответствии со статьей сто восемь УПК имеем право произвести обыск ...

    Исключительно приятно было наблюдать, как происходит смена выражений на лице обладателя толстой золотой цепи. Наглое самодовольство — легкая неуверенность — проблеск мысли в свинячьих глазах — настоящий страх ...

    За распространение наркотиков в судах давали максимальную меру — это знали все. А то, что Вася Быков был не очень чист и как минимум знал, что творится у него в подсобках, читалось у него на лице.

    Местная милиция, похоже, его покрывала, но так ведь эти ребята с автоматами явно не из районного отдела...

    — Ладно, работайте, — бросил толстяк, как-то сразу увядая. — Всегда рад помочь родным органам.

    Здоровяки в фартуках посмотрели на хозяина изумленно. Тот цыкнул на них и странная компания покинула двор.

    — Бывают же люди, — утирая потный лоб, с чувством сказал капитан. — Интересно, как они тут такие, в этом русском квартале живут?

    — Ладно, грузите его, — махнул рукой Виктор, оставив без внимания лирическое высказывание. — Двое со мной в подвал.

    Внутри пахло, как в общественном туалете, который не мыли месяцами. Тусклые лампочки под потолком заросли паутиной, а стены, сплошь обклеенные красными плакатами с изображением свастики, создавали мрачное впечатление.

    Оружия обнаружился полный набор. Гранаты, пистолеты, несколько винтовок, ящик, доверху набитый тяжелыми блестящими цилиндриками патронов.

    И еще — бутылки. Из-под водки, одинаковые, словно солдаты, они длинными шеренгами выстроились вдоль стен, кучками стояли в углах, валялись в ящиках столов и даже торчали из сливного бачка в туалете.

    Судя по их обилию, господин Кочерыжный последние полгода пил. По черному.

    Из подвала Виктор выбрался в сильной задумчивости.

    Проклятое сердце, которое часто оказывается мудрее холодной головы, настойчиво шептало, что Русский Арийский Регион, несмотря на показушный экстремизм, никакого отношения к взрывам не имеет.

***

    Народу на Поклонной горе было не так много. Все-таки пятница — не самый популярный день для гуляний. Вот скоро прозвенит в школах столицы Последний звонок, и тогда здесь будет столпотворение. Выпускники будут внаглую пить пиво, целоваться, а самые смелые полезут купаться.

    Но пока тут сравнительно пустынно, и фонтаны безвозбранно швыряют в далекое майское небо полные пригоршни воды, мелодично журча на сотни голосов. Солнце блестит в каплях, и со всех сторон тянет свежестью.

    Среди всего этого великолепия там и тут ненавязчиво попадаются группы милиционеров. Взгляд у всех, как у одного — пристальный, цепкий. Всю московскую милицию подняли на ноги, чтобы та поймала террористов или хотя бы не допустила еще одного взрыва.

    Владимир шагал меж фонтанов, пристроившись в хвост группе европейских туристов. Наклеенные усики слегка щекотали нос, а под дорогим, специального покроя, костюмом, скрылся контейнер с взрывчаткой. В руке — видеокамера, а на лице — традиционно нагло-завистливое выражение европейца, попавшего в огромную и страшную Россию. Никто не узнает в дородном господине доцента Смолякова.

    Весь расчет на то, что все члены группы, собранной прямо тут, в Москве, не очень хорошо знают друг друга, а уж экскурсовод — и подавно. Затесаться в стройные ряды иностранцев удалось в тот момент, когда они выгружались из туристского автобуса, огромного, словно доисторический ящер, но окрашенного с аляповатой яркостью.

    На непонятно откуда взявшегося новичка никто не обратил внимания. Он ничем не отличался от других. Шел, прижав к лицу видеокамеру, которой постоянно крутил по сторонам.

    Маршруты туристических групп Владимир изучил заранее, и точно знал, что в нужное ему место они попадут. Не сразу, но зато наверняка. Милиционеры на туристов почти не смотрели — эти не опасны, их в столице как грязи. Опасны свои, и вот их-то в первую очередь и следует подозревать...

    Впереди, над деревьями, рос и медленно приближался огромный шар памятника Дружбе Народов. В его исполинском постаменте расположен музей Истории Москвы, без осмотра которого иностранным гостям никак не обойтись.

    Сначала пришлось зайти в несколько других музеев, посетить показушную православную церковь. Там батюшка, похожий на клоуна в сверкающих золотом одеждах, очень театрально провел службу перед туристами, посылая в их сторону облака сладкого ладанного дыма.

    Кожа под усиками отчаянно чесалась, а непривычный груз на животе привел к тому, что заболела поясница. Боль становилась все сильнее, но Владимир терпел, сжимая зубы, хотя каждый шаг отдавался по всему позвоночнику.

    С трудом сдержал вздох облегчения, когда громадная сфера оказалась совсем близко, чудовищным метеором нависла над головой. Казалось, что еще мгновение, и все это рухнет, размазав тебя по земле. На поверхности шара, символизирующего Землю, видныелись фигуры, обнявшиеся в танце.

    — В девяностых годах двадцатого века, — сказал экскурсовод, остановив группу в точке, откуда памятник производил особенно мощное впечатление. Говорил он по-английски, но Владимир этот язык понимал достаточно хорошо, — когда комплекс Поклонной горы только начинал застраиваться, скульптором Церетели была здесь возведена огромная стела непонятного назначения. В две тысячи семнадцатом, когда все творения Церетели признали уродливыми и вредными, после чего разрушены, место освободилось. В две тысячи двадцать шестом по проекту скульптора Хожаева был заложен памятник Дружбы Народов. Закончили его в две тысячи сорок втором. Высота памятника...

    Дальше Владимир не слушал. Подумать только — более ста пятидесяти лет простоял на Поклонной горе огромный шар, и в скором времени ему предстоит исчезнуть, похоронить под обломками миф о «Дружбе Народов», которой никогда не было. И пропадет с лица земли памятник по его, Владимира Смолякова, воле...

    На мгновение его обуяла гордыня, он почувствовал себя титаном, способным спорить со временем, которое тоже разрушает, но медленно, так медленно...

    В себя пришел оттого, что экскурсовод слегка повысил голос:

    — А теперь, дамы и господа, прошу внутрь. Нас еще ждет музей.

    Вереница туристов втягивалась в чрево памятника, словно исполинская змея в нору. Владимир ненавязчиво пристроился последним.

    Охранники у двери проводили иностранцев равнодушным взглядом.

    Внутри музея стоял запах, который бывает только в подобных местах. Его исключительно трудно описать, но очень легко назвать — запах древности. Шорох ног туристов отдавался в безлюдных помещениях, а бабушки-смотрительницы провожали посетителей профессионально суровыми взглядами.

    Экскурсия переходила из зала в зал, а Владимир невольно радовался, что просидел над планом музея несколько вечеров подряд. Изучая и запоминая. Теперь он легко провел бы экскурсию сам, причем по запасникам и служебным помещениям — тоже.

    Между залами «Москва Ивана Грозного» и «Смутное время» пришлось идти по небольшому коридорчику. Здесь фальшивый иностранец приотстал и ловко свернул в открывшийся сбоку проход.

    Серая неприметная дверь, которой он заканчивался, оказалась заперта.

    Выругавшись про себя, Владимир вытащил из кармана отмычку и прислушался. Экскурсия не было слышно, но со стороны только что осмотренного зала приближались мягкие, шлепающие шаги.

    Наверняка, одна из смотрительниц.

    Остаться незамеченным не получится. Что тогда? Притвориться глупым иностранцем, не нашедшим туалет. Может, ему и поверят, но тогда будет сорвана почти два месяца готовившаяся операция!

    Он остервенело зашевелил отмычкой в замке, стараясь не особенно шуметь.

    Шаги приближались.

    Владимир чувствовал, как потеют руки, как крупные капли собираются на лбу, превращая лицо в подобие восковой маски, к которой поднесли свечу.

    Шаги уже рядом, за поворотом.

    В замке что-то щелкнуло, дверь отворилась.

    Он стремительно бросился в открывшуюся темную щель. Прикрыл дверь и замер, вслушиваясь. Сердце грохотало, словно отбойный молоток.

    Переждав несколько мгновений, приоткрыл дверь.

    Никого.

    Теперь у него есть сорок минут на то, чтобы установить бомбу и покинуть здание вместе с туристической группой. Вытерев пот со лба, Владимир запер дверь, развернулся и заспешил вперед. Здесь было темно, но он прекрасно ориентировался в сплетении служебных коридоров.

    Миновал развилку, от которой отходили два боковых прохода, пустых и темных, и безошибочно отыскал дверь, ведущую на лестничную площадку. Здесь горела тусклая оранжевая лампа дежурного освещения.

    Служебные помещения под памятником оказались пустынны, и Владимир быстро достиг нужного места. Именно тут необходимо произвести взрыв, чтобы огромный монумент развалился. Игорь Пороховщиков когда-то учился архитектуре, и именно он высчитал слабое место сооружения.

    Не доверять соратнику оснований не было.

    Спустившись по лестнице, Владимир попал в подвал, сырой и пахнущий крысами. Подошвы при соприкосновении с полом издавали отвратительно чавканье, а в темных углах что-то подозрительно шуршало. Слышалось цоканье коготков по полу, иногда злобно блестели маленькие глаза.

    Работники музея если и заглядывали сюда, то очень редко.

    Коридор, еще один, низкий и узкий, точно крысиный лаз.

    От этой мысли стало нехорошо. Живо представился огромный усатый зверь, волочащий за собой голый хвост толщиной в канат, клыки в ладонь в слюнявой вонючей пасти...

    Владимир остановился, вытер пот со лба. «Это все нервы» — сказал он себе. — «Надо успокоиться, иначе провал неминуем».

    Несколько раз глубоко вдохнул, насыщая мозг кислородом. Затхлый воздух подземелья был отвратителен на вкус.

    Двинулся дальше. И почти сразу уперся в стену. Мощную даже на вид, такую, какие были в древних крепостях, которые сопротивлялись врагам и землетрясениям тысячи лет, пока не уступили времени.

    Он знал, что эта стена уходит вниз и вверх, являясь одной из несущих для памятника. Дай она слабину хотя бы на миг, пойди трещинами — монументу не устоять, как дереву без корней.

    Контейнер на животе опустел, освобожденная от груза спина сладостно застонала.

    Установив детонатор, Владимир выпрямился и посмотрел на часы.

    Он пробыл в подземелье на десять минут больше, чем рассчитывал. Теперь придется спешить.

    К нужной двери вылетел мокрый, словно только что купался.

    Остановился, чувствуя, что дышит так громко, что слышно на два этажа вверх и вниз. Кое-как привел себя в порядок, проверил, на месте ли усы, не съехал ли на бок опустевший контейнер фальшивого пуза.

    Дверь оказалась заперта, но вновь пригодилась отмычка.

    Щелкнул, сдаваясь, замок, и Владимир проскользнул в приоткрывшуюся дверь. Оказался, как и ожидал, за тяжелой портьерой бардового бархата, скрывающей боковой выход от посетителей. Пахло здесь пылью и ужасно хотелось чихать.

    Между полотнищами ткани обнаружилась щель.

    Выглянув в нее, Владимир увидел старушку-смотрительницу, на стульчике в углу зала похожую на седую ворону. Судя по тому, что смотрела она в другую сторону, появление незапланированного посетителя не было услышано.

    Зал оказался посвящен началу двадцать первого века — времени до технологического ступора и страшных эпидемий, сокративших население земного шара почти на треть.

    Целый стенд занимали разнообразные документы, игравшие в то время значительную роль — паспорта, удостоверения, различные справки, дипломы и свидетельства.

    Ушей достигло шарканье множества подошв. Бабушка в углу встрепенулась.

    В зал проскользнул экскурсовод, за ним повалила толпа туристов. Вскоре поле зрения Владимира заняли спины, обтянутые куртками, пиджаками и кофтами различных цветов.

    Тихо, словно бабочка, он выскользнул из убежища и присоединился к экскурсии. Никто не обратил на него внимания.

    Спустя полчаса он вышел из здания вместе с остальными. Ленивой, вальяжной походкой проделал путь до туристического автобуса, но вместо того, чтобы лезть в него, скрылся за громадной, ярко окрашенной тушей.

    Еще через пятнадцать минут его поглотила громадная пасть метро.

***

    Старинные часы, подарок приятеля — любителя и знатока антиквариата, громко тикали, и впервые за многие годы этот звук раздражал. Виктор с ненавистью смотрел на огромный деревянный ящик, украшенный искусной резьбой. Сейчас короткая стрелка точнехонько стояла на восьми, а длинная — гордо указывала в зенит. Словно ракета, готовая стартовать...

    За окном потихоньку темнело, желтое усталое солнце падало куда-то за дома. На столе, в тарелке, подсохли бутерброды, принесенные из буфета еще в обед. Есть не хотелось. Спать тоже. Виктор достиг той степени усталости, когда остается только работать, не щадя себя, надеясь на то, что желание отдохнуть придет снова, подобно манне небесной.

    Он резко выдохнул, потер лицо ладонями.

    За спиной хлопнула дверь, знакомый голос спросил:

    — Товарищ майор, задержанный Лютенцов доставлен.

    — Ведите, — тихо сказал Виктор.

    Он подождал, когда проскрипят половицы под двумя парами ног, когда конвойный выйдет, прикрыв за собой дверь, и только затем повернулся.

    — Ну здравствуй, Лютенцов!

    В голосе майора не было ни тени усталости. В нем звучали злость и уверенность в себе.

    — Добрый вечер, — равнодушно ответил доставленный скрипучим старческим голосом.

    Да он и был стар. Белоснежные волосы, окладистая борода, словно отлитая из серебра, ярко-голубые, как весеннее небо и зоркие, точно у сокола, глаза. Совсем не старческие.

    Александр Лютенцов, он же Лютый. Один из старейших деятелей русского националистического движения. Непререкаемый авторитет среди себе подобных. Участвовал в десятках экстремистских акций, дважды судим. Последний раз вернулся с отсидки пять лет назад. С тех пор живет тихо, ничем себя не проявляя. Но уж если он ничего не знает о тех, кто организовал взрывы, то не знает никто...

    — Догадываешься, зачем позвали? — спросил Виктор, подходя к столу.

    — Я думаю, майор Белкин не будет вызывать меня ради того, чтобы предаться воспоминаниям о тех временах, когда он был лейтенантом, — Лютый усмехнулся, а Виктор едва не выругался. Умеет же дед уязвить, напомнить о том, что лучше не вспоминать!

    Старик-террорист выдержал паузу и продолжил, медленно и скрипуче, словно старый радиоприемник:

    — Зато я думаю, что майор Белкин влип в неприятности и ему нужна моя помощь. Ведь так?

    — Так, — кивнул Виктор. — И ты, такой умный, наверняка уже догадался, про что я тебя буду спрашивать?

    — А как же, — Лютенцов огладил бороду. — Про то, кому же понравилось домишки в Москве подрывать, честных людей пугать...

    — Ты мне зубы не заговаривай! — майор ощутил, что злится, что горячая волна гнева приливает к лицу, грозя сорвать последние остатки самоконтроля. — Прямо тебя спрашиваю — знаешь, кто это сделал?

    Дед улыбнулся, презрительно и грустно.

    — Эх ты, Белкин, — сказал он тихо, — ведь ты же сам русский, не иудей пархатый, не татарин узкоглазый, а таким падлой меня считаешь. Чтобы я своих пацанов, которые за наш народ вступились, тебе вот так на блюдечке выложил? Мы, русские, столько веков меж собой грызлись, так хоть теперь должны быть друг за друга...

    — Так это что, я по твоему, не должен ловить говнюков, которые вчера почти две сотни нарду угрохали? — звенящим от напряжения голосом спросил Виктор.

    — А это уж твое дело, майор, — Лютый вновь огладил бороду. — Хочешь — лови, хочешь — уходи в отставку, чтобы потом совесть не мучила, что ты последних смелых людей из своего народа под расстрел подвел... Но я тебе ничего не скажу.

    — Так, — очень четко проговорил Виктор. — Ты ведь понимаешь, что в соответствии с поправкой к Уголовному кодексу номер двести семь от пятнадцатого января две тысячи сто семидесятого года в случаях, когда имеется угроза безопасности государства, органы УВД могут применять физическое воздействие для добычи показаний. Сейчас, как мне кажется, именно такой случай...

    — Знаю-знаю, — Лютый ощерился, показав белые вставные зубы. — Ты меня будешь пытать. Своего, соплеменника, русского. В угоду осетинам, армянам, узбекам и прочим чукчам!

    — Я служу России! — Виктор чувствовал, что слова старика что-то задели внутри, и дежурной фразой попытался возвести заслон на пути новых, непонятных чувств.

    — Да, — дед язвительно захохотал. — Президент у нас — грузин, премьер — таджик, половина жителей — китайцы! И ты называешь это Россией? Уж лучше сдохнуть, не служа никому, чем жить на жаловании у такой страны!

    Голос Лютенцова наполняла настоящая, искренняя горечь. Он усмехнулся, зло и отважно, словно герой перед казнью, и от этой улыбки Виктора пробрал озноб.

    — Что же, пытать будете. Так пытали... Правда я тогда моложе был, сильнее. Теперь не выдержу... Так что уж лучше не дамся. Прощай, майор. Встретимся в аду!

    Он сжал челюсти, что-то хрустнуло. Виктор сначала не понял, что произошло, но когда догадался, то озноб ударил с такой силой, что череп мгновенно заледенел изнутри. Лютый разгрыз имплантированную в зуб капсулу с ядом!

    Старик оплывал на стуле. На лице его застыла блаженная улыбка.

    — Не понимаю, зачем? — воскликнул Виктор, нажимая кнопку вызова охраны.

    — Врача, быстро, — приказал он вбежавшему конвойному, а когда тот с топотом убежал, увидел, что губы старика шевелятся, словно два совокупляющихся белесых червя. Умирающий пытался что-то сказать.

    Майор поспешно подошел, нагнулся.

    — Ты и не поймешь, — выдохнул Лютенцов. Дыхание его, слабое, едва слышное, становилось все реже. Жизнь покидала тело. — Я жил русским и русским умру... гордо...

    Он дернулся и затих. В застывших голубых глазах отражалось зарево заката, и казалось, что яростное, злое пламя горит внутри головы старого террориста, не желая угасать даже после смерти.

    С грохотом отворилась дверь. Поспешно вошел врач, его халат казался до боли белым. Он открыл чемоданчик, запахло какими-то лекарствами. В ловких руках блеснула трубочка шприца.

    Виктор, чтобы не мешать, отошел к окну. Он понимал, точнее, чувствовал, что вся эта суета бесполезна. Что Лютенцов, знавший, кто организовал взрывы, убил себя, заставив следствие в очередной раз попасть в тупик.

Глава 3. Двадцать первое мая.

Не мало Русь уж выслала
Сынов своих, отмеченных
Печатью дара божьего,
На честные пути

Н. А. Некрасов

    В субботу занятий не было и Владимир намеревался поспать подольше. Надежды рухнули вместе с неожиданным звонком в дверь.

    В первое мгновение он не поверил, что пришли к нему. Но звонок продолжал надрываться, словно впавшая в истерику женщина, которая уж и сама рада остановиться, но не может.

    Пришлось вставать.

    С утробным зевком Владимир выдернул себя из постели и потащился к двери. По пути взглянул на часы — без пяти восемь. Еще спать да спать, сны приятные досматривать.

    За дверным глазком обнаружились двое людей в милицейской форме.

    Сердце Владимира замерло, а затем забухало, точно паровой молот. Неужели они узнали? Откуда? Как? Кто предал?

    Рой мыслей взвихрился в голове.

    — Сейчас, открываю, — проговорил Владимир, стараясь, чтобы голос его звучал как можно более небрежно. Явившись брать опасного террориста, группа захвата вряд ли будет звонить в дверь. Так что визит милиции связан, скорее всего, с чем-то другим...

    Он распахнул дверь.

    — В чем дело?

    Старший из милиционеров, с длинным, похожим на клюв носом, спросил в ответ:

    — Смоляков Владимир Святославович?

    — Это я. А в чем дело?

    Носатый взял под козырек, изобразил вежливую улыбку. Лицо его было помятое, под глазами залегли темные круги, словно у почечного больного.

    — Капитан Делиев, — сказал он. — Антитеррористический отдел УВД. Одевайтесь. Вы поедете с нами.

    — Я задержан? Меня в чем-то подозревают? — поинтересовался Владимир, изумленно вскидывая брови.

    — Нет пока, — буркнул капитан. — Вас просто настоятельно просят приехать для разговора.

    — Хорошо, я одеваюсь, — кивнул Владимир, ощущая, как первоначальное волнение уходит и на смену ему приходит спокойствие. Ясно, что милиция ищет тех, кто организовал взрыв. Ищет среди тех, кто хоть как-то причастен к русскому националистическому движению. И одна из многочисленных конечностей УВДшного спрута нащупала его, Владимира Смолякова. Чтобы обнюхать, рассмотреть получше и решить, что с ним делать...

   

    В кабинете, в который его привели, оказалось прохладно. Через открытое окно врывался свежий утренний воздух, слышно было, как дворник внизу шаркает метлой по асфальту.

    — Присаживайтесь, — сказал офицер, сидящий за столом. На его лице признаки усталости были видны еще сильнее — ввалившиеся, тусклые глаза, серая кожа, едва ощутимая заторможенность в движениях.

    «Не спал более суток» — решил про себя Владимир, присаживаясь.

    — Майор Белкин, — представился офицер. — А вы — Смоляков Владимир Святославович, две тысячи сто семидесятого года рождения, доцент кафедры «История» Московского гуманитарного университета?

    — Совершенно верно, — Владимир склонил голову, ощущая, что майор пытливо рассматривает его. Что он, несмотря на усталость, не утратил живости ума и что он очень опасен. — Чем могу быть полезен?

***

    Больше всего на свете Виктор хотел спать. Ночью не удалось даже прикорнуть, задержанных привозили одного за другим и в один момент даже образовалась небольшая очередь. Но больше усталости тяготило ощущение, что все допросы оказались бесполезны. Ни один из задержанных террористов, экстремистов и просто националистов ничего толком не знал про случившиеся взрывы. Да, кто-то краем уха слышал про Российский национальный комитет. Но кто именно в нем состоит, кто заправляет — не мог сказать никто.

    После ночных бесед осталось противное ощущение собственного бессилия. Подобного чувства майор Белкин не испытывал очень давно и оно раздражало, подобно глубоко вонзившейся занозе: и вытащить не выходит и отвлечься не получается...

    От последнего задержанного Виктор не ожидал ничего нового. Но увидев вошедшего, насторожился. Некое внутреннее чутье, присущее всем хорошим сыщикам, настойчиво вопило — этот опасен, очень опасен!

    А на вид и не скажешь — роста среднего, сложение обычное. Лицо не запоминающееся, гладкие русые волосы зачесаны набок. Вот только глаза, серые и холодные, словно оружейная сталь. Глаза хищника, уверенного в себе и жестокого. Такие не часто встретишь у вузовского работника...

    — Чем могу быть полезен? — спросил задержанный Смоляков.

    — Вы служили в армии? — не отвечая на вопрос, поинтересовался Виктор. Рассматривая личное дело, он все больше удивлялся, а тревожный звонок внутри гремел все громче.

    — Да, — кивнул Смоляков спокойно.

    — В специальном диверсионном подразделении «Амурский тигр»?

    — Да, — последовал столь же спокойный ответ.

    — Участвовали в боевых действиях на российско-китайской границе?

    — В период «Маньчжурского конфликта», — Смоляков улыбнулся, так мягко и добро, словно рассказывал о детских впечатлениях, — два года провел на фронте. А до этого год — в Средней Азии, в «Огненном поясе». Более двухсот боевых рейдов. Представлен к правительственным наградам... Да у вас же все это записано!

    — Конечно, — кивнул Виктор. Перед ним сидел человек, способный (или когда-то способный) убивать голыми руками, выживать в тайге и пустыне, пробраться туда, куда проникнуть просто невозможно. И при этом — невзрачный, ничем не примечательный доцент. — Но одно дело — записано, а другое — я спрошу у вас лично. Со взрывчаткой вам иметь дело приходилось?

    — Было такое, — несколько недоуменно кивнул Смоляков. — И что?

    — А правда, что вы два года являлись членом экстремистской организации Русский Арийский Легион?

    — И это было, — доцент скривился, словно ему в рот попал особенно кислый лимон. — До тех пор, пока Кочерыжный не спился и совсем не рехнулся. Стал вести речи про жидомасонский заговор и прочее. С тех пор я туда ни ногой! Уже три, нет, четыре года!

    — И что, с тех пор вы не поддерживаете связей ни с кем из старых знакомых? — Виктор понял, что сидящий напротив человек ничего ему не скажет. Ни за что.

    — Нет, — Смоляков закинул ногу на ногу. — Так что я не очень понимаю причины моего задержания.

    — Если вы не в курсе, то произошел взрыв. Мы должны проверить все версии, в том числе и причастность к нему русских националистических организаций.

    — Ясно. Тогда спрашивайте.

    Виктор едва не заскрипел зубами. Этот ублюдок ведет себя у него в кабинете так, словно он тут хозяин. И ничего нельзя сделать! Это не рецидивист Лютенцов, к которому можно применить поправку двести семь! Формально ее можно использовать и тут, но начальство вряд ли одобрит, а общественность поднимет такой крик, что с карьерой можно будет распроститься.

    Если Смоляков не расколется, конечно. А он не расколется. «Амурский тигр», мать его!

    Виктор задал еще несколько малозначащих вопросов. Доцент отвечал вежливо и спокойно, не проявляя признаков волнения.

    — Все, вы можете идти, — сказал, наконец, майор.

    — Всего хорошо, — Смоляков поднялся и ушел. А Виктор смотрел ему вслед и чувствовал, что встретиться им еще придется. И очень скоро.

***

    На Ленинградском вокзале было людно. Само здание вокзала, перестроенное последний раз двадцать лет назад, высилось ослепительно белым айсбергом среди беспокойного моря спешащих людей. Со всех сторон наваливался шум — гудки отходящих поездов, человеческие крики и речь, рокот автобусов и такси и перекрывающий все электронный голос, делающий объявления. Пахло жареными пирожками, пивом и еще почему-то соленой рыбой.

    Владимир прибыл на вокзал после двух часов пребывания в метро. Он пересаживался с ветки на ветку, менял направление движения, несколько раз проскакивал в закрывающиеся двери. И лишь когда убедился, что ретивый майор с цепкими и умными глазами не установил за ним слежку, поехал на вокзал.

    Впереди — поездка в Санкт-Петербург. Утомительная, но необходимая.

    Пройдя торговую зону, где в глазах рябило от разноцветных рекламных щитов кафе, закусочных и магазинчиков, предлагающих продукты и разнообразные товары в дорогу, он оказался у подземного перехода, ведущего к поездам.

    Ботинки противно стучали по лестнице, безвкусно выложенной коричневым камнем.

    Подошел к турникету и сунул идентификационную карточку в считывающее устройство. Там что-то щелкнуло, загудело. Компьютер принялся обрабатывать данные, содержащиеся на карточке, сравнивая их с теми, что попали в него в тот момент, когда Владимир Смоляков, не выходя из дома, бронировал билет.

    Одновременно с карточки, которая служит, помимо опознавательного объекта, еще и носителем финансов, будет списана сумма, полагающаяся за проезд по маршруту Москва — Санкт-Петербург в вагоне СВ.

    Удобно. И никаких наличных денег.

    Идентификационные карточки ввели более века назад. Они заменили одновременно паспорт, карточки медицинского и пенсионного страхования, ИНН и кредитные карты. Благодаря им стало почти невозможно увильнуть от налогов и скрыться от внимательного ока государства. Наличные деньги не исчезли из оборота, но использовались редко, все больше для мелких покупок.

    Но удобств от карточек было все-таки больше. Легкость в обращении, отсутствие необходимости возиться с кучей бумаг, и как следствие — экономия от сокращения количества чиновников, которые должны эти бумаги оформлять и визировать. Кроме того, карточку невозможно подделать, и другой человек не сможет ей воспользоваться — каждая активируется только при соприкосновении с большим пальцем хозяина.

    Владимир продолжал держаться за карточку. Затем в глубине считывающего устройства что-то завибрировало, и из узкой щели выполз билет, нежно-зеленый, словно первая апрельская листва.

    С лязгом открылся замок турникета.

    Владимир вытащил карточку. Билет не желал вылезать, словно его кто-то держал изнутри. Только приложив силы, удалось выдрать его из цепких объятий машины.

    Когда вошел в турникет, стальные челюсти замка клацнули за спиной, заклинивая проход.

    На перроне оказалось пустынно. Поезд вытянулся вдоль платформы, словно громадная зеленая гусеница. Проводники застыли у вагонов синими статуями, точно огромные суслики перед своими норами.

    Владимир подошел к вагону, предъявил билет. Проводница — молодая миловидная женщина с падающей на плечи гривой черных волос, заулыбалась, мелодичным приятным голосом сказала «Проходите!».

    На фирменном бейджике Владимир прочитал имя «Гульнара». Почему-то стало обидно, что на самой старой железной дороге России, на одном из наиболее знаменитых рейсов, работают не русские по крови люди.

    Во внутренности вагона он вступил со смешанными чувствами.

***

    Телефонный звонок резко ударил по нервам.

    Виктор оторвался от ноутбука, за которым просидел последние полтора часа и недоуменно уставился на серебристую трубку мобильной связи, которая прямо разрывалась от желания соединить абонентов.

    Очень медленно Виктор взял телефон.

    — Да!

    — Шеф! — Тенгиз орал так, что уху было больно. — Взрыв! Еще один! Только что!

    — Где? — матерясь про себя, спросил Виктор. От ярости захотелось выругаться, швырнуть мобильный о стену, чтобы он расплескался разноцветными каплями микросхем...

    — На Поклонной горе! Они взорвали памятник!

    — Быстро ко мне!

    Отшвырнув ноутбук, Виктор вскочил из-за стола. На звонок явился дежурный по отделу, выслушал приказ и тут же исчез. Десять минут спустя отдел наполнился движением. Не было суеты, беспорядка, все совершалось спокойно и деловито, но вместе с тем — очень быстро.

    Раз допустили взрыв, оставалось ждать звонка от тех, кто его совершил.

    Звонок раздался в тот момент, когда все было почти готово. Последовал он на номер ноль два, но техническая служба, предупрежденная заранее, перевела сигнал на антитеррористический отдел.

    — ... нность за сегодняшний взрыв берет на себя Российский национальный комитет, — говорил приглушенный женский голос.

    Техники напряженно замерли у компьютеров. На мониторах что-то мигало, меняло цвета, ползли колонки цифр, похожих на муравьев.

    — Сотовый! — выкрикнул один из техников. — Московские радиоэлектронные сети!

    — Наши требования, — голос террористки звучал размеренно, словно она делала банальный заказ на доставку товаров на дом, — прекращение дебатов об изменении названия России и предоставление гражданам, русским по крови, исключительных прав.

    — Исходящий сигнал берется на Мясницкой улице! Дом семнадцать! — лицо техника вытянулось. — Это же рядом, в двух кварталах! Она издевается над нами!

    — Группа, на выезд! — рявкнул Виктор, зная, что по его приказу с места сорвутся машины с сидящими в них оперативниками. — Мы за вами!

    Выбегая из комнаты, проверил, как выходит из кобуры пистолет.

    За спиной грохотали ботинками подчиненные.

    — В противном случае, — продолжала вещать им в спину женщина, ничуть не опасаясь пеленгации. — Взрывы будут продолжаться!

    Перила лестницы протестующе визжали под руками, а ступеньки уплывали назад издевательски медленно.

    Когда выскочил на улицу, там фырчал мотором раскрашенный в сине-белые милицейские цвета скоростной автомобиль. Обтекаемой формой он напоминал огромную хищную рыбу, и плавником торчала гостеприимно распахнутая дверца.

    Виктор запрыгнул на сиденье, услышал, как за спиной хлопнула дверца. В зеркальце заднего вида появилось лицо Тенгиза, суровое и сосредоточенное, с покрытыми бисеринами пота лбом.

    — Поехали! — скомандовал майор. — На Мясницкую!

    Взвизгнули покрышки, и машина сорвалась с места, словно выпущенная из арбалета стрела. Водитель лихо крутил руль, и здание управления мгновенно осталось позади.

    Появилась и стала стремительно убегать назад улица. Троллейбусы и автобусы испуганно жались к обочинам, пропуская милицейские машины. На мгновение Виктор порадовался, что после введения запрета на частный автотранспорт в Москве исчезли пробки.

    Поворот, короткий переулок, и вот они на Мясницкой улице. По сторонам высятся огромные здания новостроек, меж которыми сгорбленными старичками смотрятся приземистые здания прошлого и даже позапрошлого веков.

    Семнадцатый дом оказывается именно таким — старой постройки.

    Оперативники уже были здесь. По их недовольным лицам стало ясно, что они опоздали.

    Машина затормозила, и Виктор выбрался на тротуар.

    — Ушла, товарищ майор, — подошел командир оперативной группы.

    — Вижу, — ответил Белкин и оглядел улицу.

    На Мясницкой пустынно — что не удивительно. Большинство зданий — банки и конторы, а они закрыты в субботу. Некоторое оживление наблюдается ближе к Путинской площади, где расположены несколько крупных магазинов.

    Но около дома семнадцать — пусто, точно в самом сердце Сахары.

    Взгляд майора упал на черную коробочку, хорошо заметную на чистом сером асфальте.

    Он осторожно подошел, присмотрелся. Так и есть — сотовый телефон, дешевая «одноразовая» модель. Такие покупают обычно приезжие, которым нужно сделать в Москве несколько звонков.

    За спиной послышалось шумное сопение Тенгиза.

    — Не побоялась, — с разочарованием в голосе сказал он. — Телефончик бросила и ушла. Вот гады, точно над нами издеваются!

    — Телефон проверить! — мрачно буркнул Виктор, поворачиваясь к подчиненному. — Вдруг да найдется какой отпечаток. Ну и естественно, позвоните в МРС. Кто покупал этот номер и когда. Кроме того, вон там, у входа в банк — видеокамера. Необходимо просмотреть пленку — вдруг там будет что интересное. Если что — я поеду на место взрыва, потом к полковнику. Все ясно?

    — А как же, — капитан Делиев тяжело вздохнул.

    Похлопав подчиненного по плечу, Виктор зашагал к машине.

***

    Колеса поезда равномерно постукивали, вагон покачивался, словно плыл по невысоким и очень твердым волнам. Была бы ночь — милое дело поспать. Но за окном стоял день, и время в пути приходилось коротать иначе.

    Соседом по купе оказался средних лет плотный мужчина. Костюм его был из натуральной шерсти, на пальце блестел перстень с каким-то ярким зеленым камнем, а в лице чувствовалась властность и привычка отдавать приказы.

    Скорее всего, бизнесмен. Причем не из самых бедных.

    Когда Владимир только вошел в купе, попутчик кивнул ему и вновь уткнулся в толстый журнал с глянцевой красивой обложкой. Яркими алыми буквами почти светилось название «Рынок средств связи».

    «Надо же!» — подумал Владимир с удивлением, располагая багаж — «Кто-то ведь читает такое! А кому-то не лень и издавать!».

    Не желая мешать спутнику, он уселся на диван и тоже принялся за чтение. Специально приобрел выпущенную на днях книгу, посвященную смутному времени конца двадцатого века. Об этом периоде отечественной истории ученые многие десятилетия спорили до хрипоты и никак не могли придти к единому мнению.

    Книга оказалась занимательной, и Владимир увлекся.

    Не заметил, как пролетели несколько часов.

    От чтения отвлек шум открывшейся двери. Подняв глаза, обнаружил, что проводница прикатила столик с обедом.

    Пришлось отложить книгу и вооружиться вилкой и ножом.

    Жаркое было нежным и почти таяло во рту, жареная картошка приятно похрустывала на зубах, а вино в высоком графине оказалось терпким, с привкусом темного южного винограда.

    Молчавшие до сих пор попутчики невольно разговорились.

    Соседа по купе, как оказалось, звали Игорь Семенов. Был он, как Владимир и догадался, предпринимателем, одним из совладельцев крупного холдинга, работающего в сфере связи. В Санкт-Петербург Игорь ехал по делам.

    По каким именно, Владимир не стал выспрашивать, и разговор сам собой свернул на злободневную тему.

    — Не понимаю я этих террористов, — сказал Семенов, откидываясь на сидении и вытирая жирно блестящий рот салфеткой. — Чего они рвутся что-то взрывать? Ведь мы так хорошо живем!

    — «Мы» — это кто? — на всякий случай поинтересовался Владимир.

    Карие глаза бизнесмена недоуменно блеснули, на лице появилась неуверенная улыбка.

    — Страна, конечно! Экономические показатели почти на уровне времен «Синевского чуда», инвестиции растут, народ благоденствует.

    — Какой народ? — Владимир ощутил, как хорошее настроение, навеянное интересной книгой и вкусной едой, улетучивается, точно дым под ветром. — Любой, кроме русского! Он фактически отстранен от власти в этой стране, которая лишь по инерции продолжает именоваться Россией! Естественно, что кому-то такая ситуация показалась обидной!

    — Что же тут обидного? — Игорь скептически хмыкнул. — По последней переписи населения, насколько я помню, русских всего около десяти процентов. Само собой, что и в органах власти их не большинство!

    — А ведь русские создали это государство, — вошла проводница — забрать тарелки, и Владимир замолчал.

    Когда девушка покинула купе, он продолжил:

    — Русские создали эту страну, они осваивали Сибирь, умирали на полях сражений, работали, чтобы создать поистине великое государство. И это им удалось! Где могучая Австрийская империя, Британское государство, Тысячелетний рейх, Соединенные Штаты Америки? Все сгинули, а на их обломках возникли третьестепенные государства. А Россия, неважно, как она называется, империя, Советский Союз или федерация, последние пятьсот лет сохраняет статус сверхдержавы!

    — Ну, создавали государство не только русские, — спор, похоже, увлек бизнесмена. Глаза его горели, он яростно жестикулировал, словно уроженец солнечной Италии. — Самый знаменитый русский поэт, Пушкин, вообще негр! А сколько украинцев, белорусов, татар, евреев и прочих, кого не перечесть, положили силы и жизни на то, чтобы жила Россия? Так почему мы должны сейчас давать исключительные права русским?

    — Потому что они вымирают, — очень тихо проговорил Владимир. — Потому что мы вымираем. Мы с вами — представители гибнущего народа. Двести лет назад нас было в этой стране большинство, сейчас — одна десятая, еще через столетие русские превратятся в малую народность, последние представители которой будут доживать свои дни в деревнях центральной и северной России! Неужели вы хотите этого?

    — Нет, не хочу, — покачал головой Игорь. — Но я думаю, что взрывами ничего не изменишь. Да, я русский, но мне не завидно видеть, как другие народы процветают, когда нам, скорее всего, суждена гибель. Множество великих народов сошло со сцены истории — римляне, греки, индейцы центральной Америки. Чем мы лучше?

    — Тем, что мы еще есть! — отчеканил Владимир. — И можем бороться за себя, а не погибать, подобно шелудивой собаке, которую хозяин выбросил на помойку! Неужели вам не обидно?

    — Мне больно осознавать, что у моего народа нет будущего, — Семенов помрачнел, глаза его потемнели, став черными, словно угольки. — Но убивать людей я не пойду. Это ничем не поможет. Если мы и вымираем, то не в результате геноцида или войны. С кем сражаться — с объективными историческими факторами?

    — С ними сражаться бесполезно, — процедил Владимир. Он ощущал, как в нем закипает гнев. Перед ним сидел предатель интересов собственного народа, продавшийся за благополучную, сытую жизнь! — Но нельзя и сидеть, сложа руки!

    — Нельзя, — неожиданно легко согласился Игорь. — Надо работать. Глядишь, чего тогда и получится. А не взрывать дома! Или вы оправдываете террористов, которые убивают невинных людей десятками?

    — Ни в коем случае, — запредельным усилием воли Владимир сдержал гнев. Для того чтобы голос звучал ровно, не скакал, подобно ужаленному осой мустангу, приходилось прикладывать немалые силы. — Я их не оправдываю, поскольку в оправданиях они не нуждаются! Но я могу их понять. А вот человека, который не помнит родства и не чтит корней, от которых произошел, не могу!

    — Пределы нашего понимания, увы, ограничены, — Семенов рассмеялся. — И разве такое уж большое значение имеет то, к какому народу принадлежит человек? Хорошие люди есть везде, равно как и плохие! У меня семья, трое детей, бизнес. Я постоянно сражаюсь за то, чтобы я и мои близкие жили лучше. Мне некогда оглядываться в прошлое, у меня нет времени смотреть далеко в будущее и биться за какие-то эфемерные цели, вроде восстановления величия русского народа. Я живу для себя, здесь и сейчас! И по мне — лучше уж так, чем из высоких душевных порывов превращать людей в куски фарша!

    — Я понял, — за время тирады собеседника Владимир почти успокоился. Перестало возмущенно стучать сердце, ладони прекратили сжиматься в кулаки, горячая волна гнева отхлынула от лица. — К сожалению, большинство наших с вами соплеменников похоже на вас. Вы словно овцы, позволяющие делать с собой что угодно, лишь бы трава была сочной и волки не особенно кусались.

    — Может, оно и к лучшему, — пожал плечами бизнесмен. — И спор наш все одно бесплоден. Нам друг друга не понять.

    Владимир нашел в себе силы улыбнуться почти дружелюбно.

    — Вполне может быть и так, — сказал он.

    Семенов вновь уткнулся в журнал, а Владимир принялся смотреть в окно. Там мелькали столбы, обвешанные проводами, дома, березовые и сосновые рощи. Иногда открывались необозримо обширные пространства полей, по которым неторопливо двигалась сельскохозяйственная техника. Коровы во встречных стадах были огромны, словно бегемоты. Шкуры их лоснились, на мордах было выражение сытого довольства.

    Российский пейзаж дышал миром и покоем. От этого Владимиру хотелось скрипеть зубами.

***

    Изображение на экране время от времени дергалось. Видно было, что запись вел не профессиональный оператор. Тем не менее, пленка была очень ценной. Случайный свидетель сумел заснять момент взрыва на Поклонной горе, а после принес кассету в милицию.

    Виктор, проведший на развалинах памятника почти весь день, смотрел ее первый раз. Зрелище оказалось завораживающе ужасным...

    Огромный монумент Дружбы Народов выглядел с места съемки словно серый футбольный мяч, украшенный человеческими фигурками. Незыблемо возвышался он над такими крохотными деревьями, чьи зеленые кроны не достигали и половины его высоты.

    От памятника докатился гул, он вздрогнул и медленно, точно во сне, принялся складываться сам в себя. Величаво падали, разваливаясь на куски, каменные блоки. На мгновение Виктору показалось, что это разрушается от взрыва исполинской силы сам земной шар...

    Иллюзия была до жути реальной.

    Майор ощутил, как покрывается холодным потом.

    Из динамиков донесся испуганный вскрик оператора.

    На том месте, где несколькими минутами ранее высилось величественное сооружение, осталась бесформенная груда обломков, похожая на кучу мусора, оставшуюся после великанской гулянки.

    Виктор выругался и нажал кнопку на пульте видеомагнитофона. Изображение исчезло.

    Взрыв был всего один. Полученный результат красноречиво говорил о мастерстве тех, кто закладывал бомбу. Людей погибло не так много, но моральный эффект от взрыва оказался ужасающим. Националисты разрушили памятник Дружбы Народов.

    Весьма действенный способ показать свои убеждения.

    От мрачных мыслей Виктора отвлек сигнал экстренного вызова. На столе алым глазом подмигивала лампочка.

    Кресло жалобно скрипнуло, когда он выбирался из него, но майору Белкину в этот момент было не до мебели.

    — Слушаю, товарищ полковник, — сказал он, нажимая холодную и гладкую клавишу селектора.

    — Зайди ко мне, — прозвучал из динамика непривычно тусклый и невыразительный голос полковника Мухаметшина. — Прямо сейчас.

    — Так точно, — ответил Виктор несколько удивленно. Сегодня он у начальства уже был, выслушал длинную речь о том, что будь сейчас другие времена, весь отдел давно бы рассажали на колья за нерадивость. Так что причины нового вызова оказались майору непонятны.

    Тем не менее, он оправил мундир, на всякий случай глянул в зеркало. Там обнаружилась помятая и мрачная физиономия. Светлые волосы, как обычно, торчат, на подбородке шрам, оставленный вчера бритвой.

    Да, на конкурсе «Мистер Милиция» победы не видать...

    Еще раз одернул мундир, сбил с лацкана пылинку и выбрался в коридор.

    В приемной Мухаметшина Виктора поразил секретарь. Обычно спокойный и даже вальяжный, молодой лейтенант в этот момент был напряжен так, словно его держали на прицеле.

    Последний раз Виктор его видел таким два года назад, когда в отдел приезжала инспекция МВД — проверять, как расходуются казенные деньги и правильно ли заполняются необходимые бумаги...

    На вопросительный взгляд лейтенант промолчал, только дернул подбородком в сторону полковничьего кабинета.

    Пожав плечами, Виктор взялся за позолоченную изогнутую ручку.

    В кабинете полковник был не один. За столом, предназначенным для гостей, сидели двое офицеров в мундирах очень светлого серого оттенка. Точно шерсть у дымчатой кошки.

    Сердце Виктора дернулось от нехорошего предчувствия.

    — Господа, это майор Белкин. Он ведет дела по недавним взрывам, — проговорил Мухаметшин. Выглядел он каким-то оплывшим, словно наполовину растаявший айсберг, и в голосе бравого полковника не чувствовалось обычного напора.

    Виктор сделал несколько шагов и коротко кивнул.

    Офицеры одновременно встали и синхронно, точно по команде, ответили на приветствие. На погонах их стал виден знак отличия — перечеркнутый золотистой молнией черный устрашающий гриб ядерного разрыва. Серебром сверкнули буквы — SCS.

    — А это полковник Бритни и майор Спирс из Специальной Контрольной Службы, — слова ощутимо били по ушам, словно взрывные волны.

    Офицеры в серых мундирах одинаковым движением склонили головы. Оба они были подтянутые, коротко стриженые, с холодными внимательными глазами. У полковника было побольше морщин на лице, да волосы кое-где начали седеть, а в остальном представители СКС выглядели, словно родные братья.

    — Очень приятно, — по-русски старший из них говорил правильно, хотя в речи чувствовался акцент.

    — И мне, — отозвался Виктор. Сердце сжималось от нехорошего предчувствия. Просто так офицеры Службы — всемирной организации, призванной контролировать ядерное оружие, нигде не появятся. Создана СКС была в две тысячи двенадцатом, через год после того, как мусульманские фанатики с помощью ядерной боеголовки уничтожили столицу США Вашингтон. Почти два века она успешно справлялась со своими обязанностями, но все равно — Службу и ее представителей в органах безопасности разных стран не очень любили. За элитарность, за снобизм, за презрение ко всем вокруг...

    — Присаживайтесь, господа, — тяжело вздохнул полковник Мухаметшин.

    Виктор сел. Напротив него расположились офицеры СКС.

    — Итак, господа, позвольте ввести вас в курс дела, — полковник Бритни заговорил властно, не оставляя сомнений в том, кто хозяин ситуации. Власть СКС была огромной, и фактически полковник мог заставить работать на себя спецслужбы целых стран. Когда-то, когда опасность ядерного терроризма была велика, это было оправдано. В последние десятилетия — все в меньшей и меньшей степени. Но Служба по-прежнему жила законами, принятыми в двадцать первом веке, и мнение посторонних об этих документах ее мало волновало.

    — Но прежде чем начать говорить, я должен известить вас, господа, о том, что информация, которую вы сейчас услышите, является секретной. За несохранение режима секретности вы можете быть подвергнуты взысканию. Майор Спирс ведет сейчас запись нашей беседы. Пленка будет передана в архив СКС и в дальнейшем может быть использована, как официальный документ. Все ясно?

    Виктор кивнул. Краем глаза заметил, как помрачнел Мухаметшин. Полковнику не нравилось, что чужаки хозяйничают в его отделе, но поделать он ничего не мог.

    — Хорошо, — полковник Бритни кивнул. — Тогда перейдем к основному пункту. Дело в том, что из одного из хранилищ ядерного оружия на Североамериканском континенте месяц назад кто-то похитил боеголовку от ядерной ракеты. Ее мощности достаточно для того, чтобы уничтожить крупный город.

    — А мы при чем? — не очень вежливо перебил Виктор.

    — По последним сведениям, к похищению причастна русская диаспора Северо-восточной федерации, — голос СКСовца звучал монотонно, оставляя впечатление, что говорит автомат. — По нашим данным, именно оттуда идут деньги на содержание некоторых экстремистских организаций националистической направленности в Российской Федерации. Мы опасаемся, что похищенная боеголовка может быть переправлена к вам и использована террористами.

    — О, Аллах! — сказал Мухаметшин сквозь зубы.

    Виктор судорожно сглотнул. Одно дело, когда взрывом уничтожается дом с несколькими десятками жителей, и совсем другое — когда город со многими миллионами населения. О радиоактивном заражении и прочих последствиях применения подобного оружия лучше не вспоминать...

    Полковник выдержал ораторскую паузу и продолжил.

    — В связи с опасностью использования ядерного оружия Специальная Контрольная Служба начинает собственные следственные мероприятия в Российской федерации, в том числе — в Москве. Все следственные органы должны оказывать Службе максимальное содействие, и прежде всего я надеюсь на сотрудничество вашего отдела, который...

    — Понятно, — сказал Виктор громко. Ему было наплевать, что разговор записывается. Грудь распирала злоба. Хотелось взять красивого офицера СКС за грудки и хорошенько потрясти, чтобы выбить спесь, — сами проворонили и хотите чужими руками жар загребать?

    — Тише, Виктор! — укоризненно проговорил Мухаметшин, но в его черных, как уголь, глазах, плавали смешливые искорки. Сам бы, наверное, сказал заезжим то же самое, да только положение не позволяет...

    Полковник Бритни, услышав слова Виктора, как-то поперхнулся и сконфуженно умолк. На холеном лице была написана растерянность — как, это русский не визжит от восторга, что ему придется прислуживать СКС?

    — Да, господа, — прервал неловкую паузу хозяин кабинета. — Почему делом не занялось российское отделение СКС? Почем вы прилетели к нам из самого Нью-Йорка?

    — Ситуация критическая, — вместо замолкшего старшего офицера ответил майор Спирс. — Она выходит из-под юрисдикции территориальных управлений. Делом занялась специальная оперативная группа, которую представляем мы с господином полковником. Сегодня ночью в Шереметьево прибывает самолет с нашими сотрудниками и специальным оборудованием.

    — Все понятно, — покачал головой полковник Мухаметшин. — Можете считать, что мы с майором Белкиным в курсе ваших проблем. Вся информация, собранная нашими оперативниками — в вашем распоряжении. Но помните, что у нас есть свои цели и задачи.

    — Этого мало! — полковник Бритни очнулся, наконец, от замешательства. — Мы берем следствие по происходящим в Москве взрывам под контроль! Вы будете работать под нашим руководством!

    — Я вам не подчиняюсь! — полковник Мухаметшин, приподнялся над столом, огромный и страшный, словно бурый медведь. Глаза его горели гневом. — И мы, именно мы будем вести оперативные мероприятия! Это наш город, наша страна, наш народ! Мы знаем, как здесь работать! И сотрудничество возможно только на партнерских началах!

    Офицеры СКС вздрогнули, как от удара. В глазах майора появилась настоящая, живая злоба. «Все-таки они люди» — с некоторым облегчением подумал Виктор. — «А не бездушные роботы».

    — Хорошо! — лязгающим голосом проговорил полковник Бритни. — Я не могу вас заставить, господин Мухаметшин! Но отказать мне в содействии вы тоже не можете!

    — Увы, — полковник улыбнулся, показав зубы, острые, как у волка. — Так что, если что нужно — обращайтесь!

    Поняв, что разговор окончен, СКСовыцы поднялись. Они уже не выглядели холодными сверхлюдьми, как в начале беседы, а скорее напоминали опущенных в воду куриц.

    — До встречи, — проговорил полковник Бритни, майор Спирс ограничился кивком.

    Виктор тоже встал, провожая гостей. Сделал вслед за ними движение к выходу, но Мухаметшин тихо приказал:

    — Погоди!

    Стукнула дверь кабинета, и они остались вдвоем.

    — Вот что, — проговорил полковник тяжело. — Никуда нам от них не деться. Они до министра дойдут, добьются, чтобы мы под их дудку плясали.

    — Что же делать?

    — Помогай, но особенно не усердствуй. Не верю я, что эта бомба есть. Их склады охраняются так, что мышь не проскочит, что у нас, что в Европе, что в Китае. Так что эта выдумка с бомбой — прикрытие. Темнят что-то они. И пусть себе. Наша задача — террористов поймать, а не в закулисных играх спецслужб участвовать. Понятно, товарищ майор?

    — Так точно, — без особенного энтузиазма ответил Виктор.

    — Тогда иди, — полковник бухнулся в кресло, зевнул, мощно и свирепо. — Завтра в девять ко мне на доклад. Со всеми результатами по сегодняшнему взрыву.

    Виктор кивнул. Вышел из кабинета. Ошалелым взглядом проводил его все еще застывший в столбняке лейтенант.

    В коридоре оказалось безлюдно, и он невольно потянулся к карману, где лежал телефон. Набрал номер.

    Сначала слышались гудки, потом щелкнуло и прозвучал голос жены.

    — Маш, это я, — сказал он тихо, и только тут почувствовал, насколько соскучился. Не был дома двое суток, а по ощущениям — целый год.

    — Нет, и сегодня не приду. Может быть, завтра вечером. Как ты там?

***

    Санкт-Петербург встретил дождем. Яростным, безудержным майским ливнем, с грохотом грома и отчаянным сверканием молний, каждая из которых, как казалось, тщилась сравниться блеском с солнцем.

    Потоки воды струились по окну вагона, и можно было представить, что обезумевшая Нева вышла из берегов, заливая северную столицу, стирая ее с лица земли.

    Но так же быстро, как и началась, гроза закончилась. Когда поезд подъехал к вокзалу, туча, похожая на исполинское рычащее чудовище, уплыла куда-то за город, а над миром раскинулось чистое лазоревое небо.

    Попутчик покинул купе еще до полной остановки, словно очень спешил, или ему попросту было противно находиться вместе с Владимиром. Подтверждало догадку и то, что бизнесмен не попрощался.

    Владимиру, в общем, было все равно.

    Он вышел на перрон, вдохнул воздух, в котором за тонким наслоением городских запахов чувствовался мощный соленый аромат моря. Он будоражил, заставлял подумать о дальних странствиях, странах, лежащих где-то за водной гладью, под ласковым южным солнцем...

    Усмехнувшись несвоевременным мыслям, Владимир зашагал по перрону. Миновал замерших в ожидании носильщиков с их электрифицированными тележками, в торговой зоне вокзала сморщился от яркой, бьющей по глазам рекламы, и нырнул в черную ненасытную пасть метро.

   

    На место встречи прибыл вовремя. Небольшой ресторанчик на Васильевском острове, сохранившийся чуть ли не со времен СССР, был полон народу. Войдя внутрь, Виктор окунулся в облако восхитительных ароматов — приправ, жареного мяса, копченой рыбы...

    На несколько мгновений остановился, сглатывая обильно потекшую слюну.

    Свободных мест не было, но от углового столика вновь вошедшему посетителю помахали рукой.

    Владимир изобразил вежливое изумление — слегка приподнял брови: это вы мне?

    Невысокий человечек, чья лысина маслянисто блестела, отражая свет ламп, еще раз помахал рукой: да, подходите, место свободно...

    Владимир не заставил себя упрашивать.

    Вблизи человечек показался совсем крохотным. На вытянутом лице печально блестели большие светлые глаза, а уши оттопыривались, точно локаторы, ожидающие появления вражеских самолетов.

    — Присаживайтесь, господин Смоляков, — проговорил человечек, делая приглашающий жест. — Я думаю, что нам есть, о чем поговорить. Вспомним старое, друзей помянем.

    Кодовая фраза произнесена. Значит перед ним связной, а не случайный человек, не вовремя забредший на место встречи.

    Владимир опустился на стул. Кейс, который только и взял с собой в дорогу, примостил у ноги.

    — Как мне вас называть? — поинтересовался он у собеседника.

    — Петр, — отозвался человечек, доставая из кармана большой платок в синюю клетку и протирая им лысину.

    Раздался цокот каблучков. У стола объявилась официантка. Полная грудь натягивала фирменную белую блузу. На плечи девушке падала копна каштановых волос, а огромные зеленые глаза смотрели весело и открыто.

    — Что будете брать? — спросила она мягким голосом, и Владимир неожиданно для себя ощутил, как от этого голоса пробуждаются мужские инстинкты...

    Петр прерывисто вздохнул. Похоже, женская магия официантки подействовала и на него.

    «Ай да девица!» — подумал Владимир, с некоторым трудом возвращаясь к реальности.

    — Принесите нам... эээ, ну, это, — промямлил он, словно старшеклассник, впервые приглашающий девушку на свидание.

    На помощь пришел Петр.

    — Уху, — сказал он, — селедки, ну и водочки грамм пятьсот.

    Девушка кивнула и удалилась. Только в этот момент Владимир ощутил запах духов, тонкий, нежный, едва уловимый, напоминающий аромат ночного луга.

    — Вот ведь бабы, — проворчал Петр, улыбаясь как-то вымученно. — Один раз глянет, и ты уже готов на все ради нее...

    — Да, — Владимир смог только кивнуть.

    Они помолчали. Почти сразу на столе появилась вытянутая селедочница, в которой под слоем зелени и репчатого лука виднелись ломтики нежнейшей рыбы, и запотевший графин с прозрачной жидкостью.

    — Будем, — проговорил Петр, разливая водку по рюмкам. — За встречу!

    Звякнул хрусталь, соприкасаясь, и огненная жидкость ухнула в горло. По груди и животу сразу поползло тепло, а Владимир уже жевал, ощущая пряный привкус рассола, в котором томилась селедка. Лук приятно хрустел на зубах.

    — Что же, теперь можно и о делах, — потирая руки, сказал Петр. После выпитого он покраснел, даже лысина стала розовой, словно попка младенца.

    В руках его объявилась коричневая кожаная папка, и зашуршали, не желая покидать нагретое логово, бумажные листы.

    — Вот документы, — Владимир вытер руки салфеткой и принял бумаги бережно, точно новорожденного сына. — Груз пойдет по воде и прибудет в Москву через четыре дня, в среду. Зарегистрирован он как художественная помощь мастерской мистера Пороховщикова от Национального музея города Балтимор. Проблем с получением его в речном порту у вас не должно быть. Само собой, если не будет радиационного контроля.

    — Не должно быть, — бросил Владимир, внимательно изучая украшенные многочисленными печатями и подписями листы. — Если границу проскочили, то теперь не должно быть никаких проблем.

    — Хорошо, — Петр грустно кивнул и вновь взялся за графин. Водка с плеском полилась в рюмки. — Давайте выпьем еще. У нас, на том берегу океана, хорошая водка стоит очень дорого...

    — За величие русского народа! — сказал Владимир, поддевая на вилку еще один кусок селедки. Розовое мясо жирно блестело, приглашая вонзить в него зубы.

    — За величие! — согласился Петр.

    Вторая стопка прошла еще легче, чем первая.

    — Каково жить там? — поинтересовался Владимир, прожевав закуску. — Не в своей стране?

    — А разве вы живете в своей? — Петр грустно улыбнулся. — У русских больше нет своей страны. А у нас — ничего, нормально. Негры не лютуют, как в Южных Штатах, или в Западной конфедерации. Русская диаспора одна из самых больших в восточных штатах, у нас свои кандидаты в мэры, губернаторы, есть наши люди и в сенате...

    — Здорово, — кивнул Владимир. Он ощутил, что начинает хмелеть. По телу разлилась приятная горячая тяжесть, а краски вокруг сделались яркими, отчетливыми. — У нас давно не так. В Думе одни татары, китайцы да азербайджанцы, русских можно по пальцам перечесть...

    — Да, это грустно, — согласился Петр, наливая еще по одной. Он явно собрался напиться, пользуясь относительной дешевизной водки. — А у нас хорошие связи с Канадой, где славянское землячество очень велико, с Австралией, где русские скоро станут доминирующей народностью. Будем здоровы!

    — Будем! — Владимир тост поддержал, но лишь пригубил из рюмки.

    Его собеседника это ничуть не смутило. Он бодро опорожнил свою стопку и даже не закусил.

    — Так что если не получится возродить Россию! — провозгласил Петр, величественно вскидывая руку. — То будем Землю Обетованную для русского народа строить где-нибудь в пустыне Виктория!

    — Это запросто, — угрюмо буркнул Владимир.

    Ушей достиг перестук каблучков, а носа коснулся сладостный запах вареной стерляди. Повернув голову, Владимир увидел официантку, от подноса в руках которой поднимался пар. Принесли уху.

    Не сговариваясь, собеседники одновременно сглотнули. В руках сами собой очутились ложки.

Глава 4. Двадцать второе мая.

Ненависть — пей, переполнена чаша!
Ненависть — требует выхода, ждет.
Но благородная ненависть наша
Рядом с любовью живет!

Владимир Высоцкий

    Солнце поднялось из-за крыш бодрым оранжевым шаром, полным огня и жизни. Все вокруг сразу озарилось ярким утренним светом, сумрачные тени, оставшиеся от прошедшей ночи, куда-то попрятались. Стало ясно — вот он, новый день. Радуйтесь, люди!

    Виктор отвернулся от монитора и протер глаза, которые горели так, словно в них насыпали песка. Он всю ночь провел у компьютера, и сейчас за спиной тихонько попискивал принтер, в муках рождая последние страницы утреннего отчета.

    Ворчливо зашумел чайник. Шум достиг максимума, щелкнуло, и хитрый прибор отключился.

    Зевая с таким завыванием, которого испугался бы и матерый тигр, Виктор выбрался из кресла. Растворимый кофе с шорохом высыпался в чашку, туда же с журчанием плеснулся кипяток.

    Бодрящий аромат потек по комнате, заставляя уставшие и затекшие мышцы расправиться, а скисшие от непрерывного напряжения мозги — почувствовать прилив свежести. Мир вокруг стал живым, ярким, словно с него сдернули серую пелену.

    На вкус кофе оказалось гораздо хуже.

    Виктор отставил недопитую чашку, собрал бумаги. Часы показывали без пяти девять — полковник Мухаметшин уже должен прибыть в отдел. Лучше не заставлять его ждать.

    Приемная оказалась открыта. Заспанный секретарь тер ладонями глаза, на экране его компьютера крутился, переливаясь всеми цветами радуги, шарик скринсейвера.

    Виктор кивнул и, дождавшись ответного кивка, прошел в кабинет полковника.

    Тот нависал над столом, подобно мрачной грозовой туче. На подбородке начальника отдела виднелась черная щетина, успевшая вырасти за ночь, а во рту дымилась сигарета.

    То, что полковник не успел побриться, говорило о многом.

    — Проходи, майор, — проговорил Мухаметшин угрюмо. — Ночью меня вызывали на совещание к президенту, и наш министр меня там с дерьмом смешал...

    Виктор сочувственно хмыкнул, усаживаясь.

    — Докладывай, — приказал полковник, остервенело раздавливая сигарету в пепельнице. Точно сворачивал шею особенно опасному террористу. — Может, хоть ты чем порадуешь...

    — Порадую, — довольно ухмыльнувшись, заявил Виктор.

    Зашуршали, появляясь на столе, крупные глянцевые фотографии. По ним бегали блики от бьющего в окна утреннего солнца и казалось, что на картинках что-то двигается, что они живые.

    — Что у нас здесь? — пробурчал полковник, беря в руки один из снимков.

    — Это кадры видеосъемки, которая велась камерой внешнего наблюдения службы безопасности одного из коммерческих банков, расположенного на улице Мясницкой. Получены они вчера, в то время, когда последовал звонок от представителей Российского национального комитета.

    — Так, очень интересно, — левая рука Мухаметшина, словно сама по себе поползла к золотистой пачке сигарет и извлекла из них белый вытянутый цилиндрик. Глаза полковника в то же самое время не отрывались от фотографии, где вполоборота была изображена невысокая плотная девушка в джинсах и синей куртке. Из-под бейсболки торчал хвост русых волос, а у уха девушка держала сотовый телефон. Лица ее видно не было.

    Мухаметшин щелкнул зажигалкой, затянулся. По помещению поплыли клубы ароматного дыма.

    — Таким образом, можно сделать вывод, — выдержав паузу, продолжил прерванную мысль майор, — что перед нами одна из подозреваемых в организации террористических акций.

    — Я понял, — полковник поднял глаза. В темных, точно крепкий чай, зрачках, нельзя было прочесть ничего. — Но лица ее у нас нет?

    — Нет, — покачал головой Виктор. — Съемка велась с правой стороны, где все время была рука с телефоном.

    — Тогда этого мало, — Мухаметшин чуть заметно скривился. — Что еще?

    — Есть новости с места взрыва, — Виктор извлек из папки новую пачку фотографий. Эти качеством были похуже — изображение на них было серым, контуры предметов кое-где размывались. — Чудом сохранились видеопленки службы безопасности музея, который располагался в основании уничтоженного террористами памятника. Правда, они пострадали, но большую часть удалось просмотреть. Обнаружено несколько подозрительных фактов.

    — Например?

    — Появление в служебных помещениях людей, не состоящих в штате музея. Сейчас устанавливаем их личности. Кроме того, вопросы вызывает одна из иностранных экскурсий, прошедших по музею в пятницу.

    — И что же с ней не так? — полковник жадно затягивался и выпускал дым из ноздрей, что делало его похожим на старинный паровоз.

    — Число экскурсантов непостоянно. В первых залах их двадцать девять человек, затем — двадцать восемь, а в самом конце экспозиции — вновь двадцать девять.

    — То есть, один куда-то исчез на время?

    — Да, — Виктор кивнул, влез в пачку фотографий и извлек одну, на которой крупно был изображен полный мужчина в костюме. Картинка была смазанной, словно съемка велась сквозь туман. Черты лица нельзя было разглядеть отчетливо. — Вероятнее всего, это тот самый, который пропадал. Завтра свяжемся с турагентсвом, которое привозило иностранцев, проверим, знают ли они человека с такой внешностью. Но, скорее всего, это террорист, пристроившийся к туристической группе.

    — Когда закончили просматривать материал? — спросил полковник.

    — Полчаса назад, — Виктор ощутил, как ноет натруженная спина и болят усталые глаза. — Я отпустил офицеров по домам, пусть отдохнут. А то почти все трое суток на ногах.

    — Отправляйся и сам домой, — Мухаметшин широкой ладонью заграбастал лежащие на столе бумаги. — Отчет твой я просмотрю. Завтра приезжай к девяти. Думаю, что суток тебе хватит для отдыха.

    — Спасибо, Ренат Ахмедович! — сказал Виктор горячо.

    — Не за что! — отозвался полковник. — Иди-иди давай, а то передумаю!

***

    На столе пыхтел настоящий, большой самовар. Стенки его блестели надраенным металлом, а кран гордо торчал. Владимир знал, что самовару этому почти триста лет и что он бережно сохраняется в семье Ивана, как одна из родовых реликвий.

    Зажурчала жидкость, падая в фарфоровую чашку, и по комнате поплыл запах свежезаваренного чая. От него легче стало на душе, отступила усталость, накопившаяся за сутки, проведенные на ногах.

    В Москву Владимир вернулся рано утром и выспаться нормально не смог.

    — Берите пироги, — сказал Иван, который разливал чай. Горка домашней выпечки возвышалась на блюде, призывно показывая румяные бока.

    В комнате их было пятеро. Хозяин, суетливый в этот день больше обычного, Татьяна, на лице которой словно застыло выражение упрямого ожесточения, мрачный и насупленный Станислав и Николай, как всегда, спокойный и уравновешенный. И сам Владимир, конечно.

    Он взял с блюда один из пирожков, жадно вонзил зубы. Язык обнаружил нежную сладость яблочного варенья.

    Прожевав, Владимир отхлебнул чая и только после этого заговорил.

    — Итак, — сказал он, обводя взглядом соратников. — Мы с вами можем праздновать очередной успех. Позорный монумент разрушен, а наши враги поняли, что мы с ними не шутим!

    — Поняли ли? — блеснул глазами Иван, на лице его отразилась злость. — Может быть, стоит напомнить о себе еще раз?

    — Не так быстро, — чуть поморщился Владимир. — На подготовку новой акции уйдет не одна неделя. Кроме того, сейчас нас ищут все, от министра внутренних дел до последнего участкового. Лучше на время переждать, уйти в тень...

    — И все равно я считаю, что жертв было слишком мало! — свирепо заявила Татьяна. Она кусала пирожок так, словно он был ее смертельным врагом, а алое варенье на изломе казалось кровью. — Каких-то двести человек!

    — Это много, — буркнул Станислав, отрывая взгляд от чашки, в которую он смотрел с самого начала разговора. С удивлением увидел Владимир в глазах бывшего десантника страх и отчаяние. Широкие плечи Станислава как-то обвисли, тело, ранее налитое силой, казалось больным.

    — Это много, — повторил он, обводя взглядом собравшихся. — Нельзя убивать столько! Они же люди!

    — Людей на земле больше четырех миллиардов, — философски изрек Николай. — Они умирают так или иначе. Если часть из них погибнет от нашей руки — то что же, такова их судьба.

    — К сожалению, — очень спокойно, чеканя слова, сказала Татьяна, — иного способа, чтобы привлечь внимание людей, чем убить некоторое их количество, не существует! Кто становился во все времена самым знаменитым? Те, кто причастен к смерти многих — полководцы, жестокие правители, убийцы и палачи! Кого ты вспомнишь, когда упомянут Древний Рим? Императоров, а не философов и ученых! А тот же Цезарь погубил в своих войнах столько людей, что нам и не снилось! Как мы напомним миру, что есть такой русский народ, который притесняют в собственной стране?

    — Ну... есть другие способы, — с натугой сказал Станислав. Лицо его побагровело, а глаза слегка выпучились. Видно было, что словесный поединок для него сложен. Он предпочел бы такой, где все решают кулаки. — Можно создать ... общество какое-нибудь, чтобы оно... интересы русского народа! К властям, своих людей в Думу выдвигать...

    Раздался смех. Хохотал Иван, и по лицу его текли настоящие, искренние слезы. Взглянув на него, Владимир сам ощутил, как начинает улыбаться. Слегка раздвинулись губы Татьяны, обнажая блестящие крепкие зубы, усмехнулся Николай. И только Станислав остался мрачен, словно черная скала, которая поглощает любой свет, упавший на ее поверхность.

    Отсмеявшись, Иван вытер лицо. Спросил, отдуваясь, словно после бега:

    — Слушай, ты сам веришь в то, что говоришь? В то, что можно чего-либо добиться этим путем?

    — Да! — во взгляде Станислава была злоба. Владимир неожиданно понял, что больше не может доверять этому человеку, с которым не первый год знаком, вместе служил и работал.

    — И зря! — Иван более не улыбался. Он стал серьезен, словно на похоронах. — Зарегистрированных организаций, каждая из которых ставит целью возвращение величия русской нации — десятки, если не сотни. И кто о них знает, кто о них слышал? Да, они выпускают печатные издания, выдвигают своих кандидатов на выборы. Ну и что? Они интересны лишь сами себе и толк от их деятельности — ноль!

    — Но мы нарушаем закон! — кулаки Станислава, лежащие на столе, опасно сжались. Он искал новые аргументы, способные поддержать его мнение, и не находил.

    — Тоже мне, нашел чем напугать, — фыркнула Татьяна, а Николай мягко улыбнулся и проговорил:

    — Спецслужбы тоже иногда нарушают закон, и никто не мучается от этого угрызениями совести!

    — В этой стране, — в голосе Ивана звучала горечь, — ничего нельзя добиться по закону. Особенно если ты русский. Когда во время службы деды-кавказцы избивали меня каждый день, ты думаешь, я не пытался добиться справедливости?

    Станислав угрюмо молчал, а Иван продолжал говорить, все более распаляясь:

    — Но офицер родом из Осетии лишь рассмеялся мне в лицо, а в военной прокуратуре жирные, нажравшие морды, типы с подозрительно узкими глазами и черными волосами долго измывались, заставляя составлять одну бумагу за другой! И чем все кончилось? Меня просто перевели в другую часть, где за ненавистного русского взялись старослужащие-башкиры! Из тех, кто защемлял мне пальцы дверью, мочился в лицо и заставлял стоять на одной ноге часами, не пошел под суд ни один! И где же был закон? Он молчал, как молчит всегда, когда дело касается русских! Но если ты скажешь вьетнамцу на рынке, что он продал тебе гнилой товар или дашь в морду вору-цыгану, то тебя сразу обвинят в великодержавном шовинизме и затаскают по судам!

    — Мы — люди низшего сорта, — глухо проговорил Владимир, и голос его звенел ненавистью. — И закон — не для нас. Так что о его соблюдении мы будем заботиться в последнюю очередь...

    — Плохо так! — сказал Святослав глухо. — Я не могу, нет...

    — Никто тебя не заставляет делать то, что тебе не по сердцу, — Татьяна сказала это с легко читаемым презрением. — Не хочешь быть с нами — иди.

    Владимир без удивления наблюдал, как Станислав поднялся. Опустив голову и ссутулившись, он двинулся из комнаты. Стукнула входная дверь.

    — Вот как, — Иван покачал головой, досадливо сморщился. — Не думал я, что все так кончится. Он всегда был предан нашей идее!

    — Человек что клинок, — кивнул Николай. — Крепость его проверяется кровью... Станислав сломался, не выдержал.

    Он поднялся из-за стола одним сильным решительным движением.

    — Спасибо за чай, но мне пора.

    — Ты уходишь? — всполошился Иван, вскакивая.

    — Я тоже пойду, — Владимир улыбнулся хозяину. — Пора и честь знать.

    — Жаль, — искреннее огорчение отразилось на лице Ивана.

    Они вышли вдвоем. Подъехал лифт, чистый, словно его установили вчера. Внутри — ни сориночки.

    Когда кабина бесшумно двинулась вниз, Николай повернулся и сказал жестко.

    — Я боюсь за Станислава.

    — В чем дело? — Владимир поднял брови, глядя в зоркие, точно у хищной птицы, глаза контрразведчика, который в последние годы работал больше на Российский национальный комитет, чем на Контору.

    — Есть подозрение, что он нас предаст.

    — Почему? — к собственному удивлению, Владимир осознал, что не слишком огорошен таким предположением.

    — Сломленному человеку нужна подпорка, — Николай нахмурился, по гладкому лбу побежали морщины. — Боюсь, что он сдаст нас, чтобы утвердиться в новых идеалах.

    — И что ты предлагаешь?

    Лифт остановился. Они вышли.

    Ступеньки глухо стучали под ногами. Хлопнула входная дверь и они оказались на улице, залитой яркими лучами солнца. Шелестел ветер. Откуда-то издалека доносился ритмичный грохот — работали строители.

    — Пока нет доказательств, — проговорил Николай, продолжая разговор, — того, что он предатель. Так что трогать Станислава нет смысла. Я поставляю ему пару жучков. Данные с них буду снимать как можно чаще. Как только подозрения превратятся в уверенность, его придется устранить.

    — Вот как, — Владимир помолчал, переваривая ужасную перспективу.

    — Ладно, — сказал, наконец. — Сделай, как хочешь, и сообщай мне каждый день о его намерениях. Мы с ним служили вместе, и поэтому, если возникнет такая необходимость, я убью его сам. Если он станет предателем, то это единственное, что я смогу для него сделать.

    — Хорошо, — Николай кивнул.

    Оставшиеся до станции метро двести метров они проделали в молчании.

***

    Ключ в замке поворачивался с трудом, словно механизм сопротивлялся воле хозяина. Наконец, он подался, и дверь начала открываться. Изнутри пахнуло родным, до боли знакомым запахом, от которого тепло и светло становилось на душе — запахом дома.

    Виктор вошел в прихожую, зажег свет. Когда стаскивал ботинки, из коридора донесся топот маленьких ножек.

    Со счастливым визгом вылетел сын, подскочил и повис на шее, словно обезьянка.

    — Папка, папка пришел!

    Крик был таким громким, что его, несмотря на хорошую звукоизоляцию, слышали, скорее всего, все соседи. Виктор улыбнулся и обнял сына.

    — Привет, сорванец! Но зачем так кричать? Вдруг мама спит?

    — Нет, она не спит! — заявил мальчишка, спрыгивая на пол. Для своих шести лет он был очень подвижен и ловок. — А ты колючий!

    Виктор невольно провел рукой по подбородку, ощущая уколы от щетины и замер, услышав легкие, почти неуловимые шаги жены. Она вошла стремительно, на круглом лице играла улыбка, глаза словно светились изнутри.

    — Ты пришел! — сказала она просто, но в этом возгласе было столько любви и нежности, что Виктор едва не задохнулся.

    — Да, — ответил он, чувствуя, что усталость от нескольких суток напряженной работы не имеет никакого значения, если тебя вот так любят и ждут дома, если ты там настолько нужен.

    Они обнялись. Кожа жены пахла ландышами, а дыхание было частым, прерывистым.

    — Я так волновалась, — сказала она, в то время как сын возился около отцовского кейса, пытаясь вскрыть кодовый замок. — Неужели нельзя иначе?

    — Нельзя, — ответил он, гладя жену по спине, по мягким, шелковистым волосам. — Сама понимаешь. Очень много работы.

    — Я понимаю, — вздохнула она, и Виктор ощутил неожиданный прилив гнева. Злости на тех людей, из-за которых он вынужден так подолгу находиться вдали от семьи!

    Она не стала больше спрашивать о работе — давно знает, что муж не обо всем имеет право говорить даже самому близкому человеку. Слегка отстранилась от него и сказала:

    — Пойдем завтракать. Наверняка, ты все это время только бутербродами и питался!

    — Это верно, — Виктор улыбнулся, а в желудке голодно квакнуло.

    Яичницу с помидорами и сыром глотал так спешно, что почти не чувствовал вкуса. Жена подкладывала еще и еще, на лице играла довольная улыбка — любимого мужчину кормить и так удовольствие, а если он еще и уплетает за обе щеки, то что еще нужно для счастья?

    Почти автоматическим жестом Виктор протянул руку и достал пульт. После нажатия кнопки ожил небольшой телевизор. На экранчике появился деловитый диктор в безукоризненно отглаженном костюме.

    — А теперь передает наш корреспондент Жамиль Муслимов, — проговорил он и исчез.

    Вместо него появилось хорошо знакомое Виктору место — Поклонная гора, точнее — груда обломков на месте памятника Дружбы Народов. Камера елозила туда-сюда, показывая подробности, а голос за кадром рассказывал, сколько человек погибло, а сколько оказалось ранено.

    Жертв, кстати сказать, было немого. Террористы стремились к тому, чтобы уничтожить монумент, а не к тому, чтобы истребить как можно больше народу, как в случае с торговым центром. Погибли почти все, кто оказался в музее, а за его пределами пострадали немногие — в основном те, кто попал под ударную волну.

    — ... существуют разные версии того, кто виноват в трагедии, — корреспондент, жгучий брюнет с узкими, точно у змеи, глазами, наконец появился в кадре. Всем видом он давал понять, что допущен к секретам следствия. — Органы правопорядка не раскрывают всех деталей, но наиболее вероятной считается возможность, что это дело рук китайской разведки. Китай, как известно, давно лелеет агрессивные планы в отношении восточных регионов нашей страны...

    Виктор едва не подавился. Откуда взялась версия с китайцами — он даже не мог представить. Оставалось думать, что во всем виновата фантазия журналистов.

    Подбежал сын, обхватил теплыми ладошками плечо, прижался. Глаза его тут же приклеились к экрану телевизора. Неожиданно мальчишка всхлипнул, спросил с настоящим страхом в голосе:

    — Папка, нас ведь не взорвут?

    Виктор на мгновение замер, а затем ощутил, как по телу пробежала дрожь. Кровь бросилась в лицо, и нахлынула ненависть, такая сильная, что казалось, что от нее сейчас лопнет сердце. Ненависть к тем, кто убивает людей, взрывает дома, и тем самым вкладывает страх в души детей...

    — Нет, — сказал он глухо, гладя ребенка по голове. — Они нас не взорвут. Не смогут. Их скоро поймают и посадят в тюрьму!

    — Хорошо, папа! — мальчуган просиял, страх ушел из его глаз. Топая по полу, словно жеребенок, сын убежал в комнату.

    Настроение испортилось, и Виктор поспешно выключил телевизор, словно он был в чем-то виноват. Завтрак доедал без всякого аппетита.

***

    Когда Владимир вошел в подъезд многоэтажного дома и нажал кнопку вызова лифта, похожую на толстый красный нос, торчащий из стены, то сердце забилось в сладком предвкушении. Еще с утра он позвонил Ольге, и она ждала его. Самая обаятельная и красивая из женщин...

    Дверь распахнулась сразу после звонка, словно хозяйка ожидала за ней, подглядывая в щелку.

    Владимир невольно застыл, не в силах оторвать глаза. Они были знакомы несколько лет, и все равно он всякий раз поражался, насколько его подруга красива. Простое платье подчеркивало мягкую округлость груди, тонкую талию, на нежном, словно персик, лице выделялись большие карие глаза, а каштановые волосы сверкающей волной падали на плече.

    — Чего замер? — спросила она, улыбаясь. — Или забыл, как я выгляжу?

    — Я помню, — пытаясь сглотнуть пересохшим горлом, ответил Владимир. — Да только не помогает!

    Она довольно засмеялась, отошла в сторону, пропуская гостя в квартиру. Там пахло жареным мясом — к приходу любимого мужчины готовится нечто особенное, необычное. Запах был до того аппетитным, что Владимир невольно облизнулся.

    Ольга рассмеялась еще раз, весело, открыто. К ее смеху хотелось присоединиться, даже не зная причины.

    — А по телефону сказал, что не голодный! — проговорила она.

    — По телефону — не голодный, — отшутился он. — А так — очень даже!

    — Ну тогда, — сказала Ольга томно, глаза ее замерцали мягким светом, розовые губы чуть приоткрылись, — пойдем поедим. Или...

    — Еда подождет! — прохрипел Владимир, делая шаг вперед. Руки его скользнули по плечам женщины, привлекли к себе, и спустя мгновение он забыл о голоде, да и обо всем на свете...

    Спустя сорок минут они сидели со столом. Владимир жевал, а Ольга счастливыми глазами наблюдала за этим процессом. Большая тарелка пустела с пугающей быстротой, что лишний раз говорило о кулинарном мастерстве хозяйки.

    — Слушай, — сказала она, когда мужчина со счастливым вздохом отодвинул опустевшую тарелку, — может, хватит тянуть с этим? Сколько мы встречаемся? Больше трех лет! Может, нам пора жить вместе? Да еще и пожениться?

    — Ты знаешь, я не могу, — Владимир вытер губы салфеткой. На лицо его набежала тень. — В любой момент меня могут раскрыть. И тогда что — смерть или в лучшем случае — пожизненное заключение. Зачем тебе мертвый муж, или такой, который проживает в общей камере где-нибудь на Колыме?

    Он говорил ей обо всем еще в те времена, когда не существовало никакого Российского национального комитета. Никогда не боялся, что она проговорится, скажет что-либо лишнего.

    — Опять ты об этом! — Ольга наморщила носик, в глазах ее мелькнуло недовольство. — И зачем тебе дался этот терроризм? Почему ты не можешь жить просто, как живут многие, для себя? Не тратя силы и жизнь на бессмысленную борьбу!

    — Я уже говорил! — в глазах Владимира зажегся недобрый огонек, челюсти упрямо сдвинулись, а в голосе появились металлические, лязгающие нотки. — Для себя жить — недостойно человека! Это не жизнь, а существование животного! Свиньи, которой наплевать на сородичей, на несправедливость и зло, царящие в мире!

    — А как семья, дети, любовь? Разве человек должен быть всего этого лишен, как ты? Не слишком ли большая цена за то, чтобы именоваться настоящим человеком?

    Владимир на мгновение замялся. Сам не замечал, что вертит в руках вилку. Вертит так, будто это нож, который собирается метнуть в противника.

    — Я сам выбрал свою дорогу, — проговорил он угрюмо. — И не отступлю от нее. Готов заплатить любую цену! Мне нужно чувствовать, что я живу не просто так, а ради великой цели! Именно она делает мое существование осмысленным!

    — Какая цель? — Ольга рассмеялась. — Возрождение русского народа? Это бред! Совершенно недостижимая перспектива! Осколки когда-то великой нации ныне вырождаются, и мне, как социологу, это известно лучше других! Среди населения «русских кварталов» аномально высок процент наркоманов, алкоголиков, просто дебилов, инвалидов, наконец! Большинство из них не желает работать, неспособно нормально адаптироваться к современному обществу! Через несколько поколений они выродятся окончательно!

    — И что привело к такому состоянию? Козни врагов!

    — Ерунда! — она сердито махнула рукой. — Вырождение русских началось давно, в самом конце двадцатого века. Лучшие представители погибли в войнах, в лагерях Сталина, многие уехали в другие страны. А оставшиеся не смогли даже поддержать свою численность. Постепенно деградировали из-за повального пьянства и наркомании, опустились интеллектуально и физически. Стоит ли бороться за права такого народа?

    — Может, и не стоит, — сказал Владимир очень спокойно. — Я верю тебе. Но это мой народ, мои сородичи. Я люблю их всем сердцем и готов сражаться за них до последней капли крови!

    — Да пойми ты, что само понятие «народ» пришло из глубокой древности, когда «чужак» — автоматически означало «враг»! Это дремучий предрассудок — делить мир на своих и чужих по крови! — Ольга почти кричала. Глаза ее сверкали, пышные волосы растрепались. Но даже в гневе она была безумно красива, и Владимир помимо воли залюбовался ей.

    — И опять ты права, — сказал он. — Я действую под влиянием предрассудков. Ну и что? Сворачивать с этого пути уже поздно. Все равно мне не простят сделанного. Ты не смогла отговорить меня полтора года назад, когда мы только начинали, не отговоришь и теперь. К чему этот разговор?

    — Я просто очень хочу быть с тобой! — теперь она почти плакала, в огромных глазах стояли, не желая падать, жемчужинки слез. — И очень боюсь тебя потерять!

    — Не бойся, — он привлек ее к себе, коснулся губами лба. Она приникла к нему, обхватив руками, крепко-крепко. — Пока мы живы, надо радоваться жизни. Ведь я люблю тебя, чего еще надо?

    — Я тоже люблю тебя, — ответила она, и заплакала, почти беззвучно.

    Он гладил по спине, словно ребенка, шептал на ухо ласковую успокаивающую чушь, что все будет хорошо, что ничего не случиться, а на душе было противно от собственной лжи и от тяжелых, неприятных предчувствий.

Глава 5. Двадцать третье мая.

Словно молоты громовые
Или воды гневных морей,
Золотое сердце России
Мерно бьется в груди моей.

Николай Гумилев

    Утро началось для Виктора со звонка будильника. Майор вздохнул, перевернулся на другой бок, и только тут вспомнил, что сегодня опять на работу. Суток на отдых не хватило, усталое тело требовало еще сна, а в голове чувствовалась нехорошая тяжесть.

    Отшвырнув прочь соблазн поспать еще и, вцепившись в чувство долга, словно в брошенную веревку, Виктор выбрался из кровати. Поеживаясь от свежего воздуха, врывающегося через раскрытую форточку, направился на кухню. Заворочалась во сне жена — ей вставать через полчаса...

    Выпив чашку кофе, обжигающего, словно лава из самого жерла вулкана, Виктор оделся и вышел из дома. На улице царила прохлада и именно она помогла проснуться куда лучше бодрящего напитка.

    В момент прихода на работу был свеж и готов ко всему. И тут его ждал сюрприз. В рабочей комнате, развалившись в кресле перед компьютером и немилосердно зевая, сидел никто иной, как капитан Асланян. Усы на его лице казались обвисшими от усталости, но темные глаза бодро блестели.

    — Ба, вот это да, — сказал Виктор, ощущая, как губы его растягиваются в улыбке. — Доброе утро. Ты когда прилетел?

    — Доброе утро, товарищ майор, — отозвался капитан, вставая. — Прибыл сегодня утром. Вчера звонил сюда, попал на полковника, так он велел вас не беспокоить и просто приезжать.

    — И что?

    — Раскрутили мы это дело со взрывчаткой, — Асланян откровенно ухмыльнулся и огладил усы. — Правда, пришлось попотеть. И не мне одному! Столько бумаги всякой перерыли, пока на след вышли!

    — Ладно себя нахваливать! — прервал подчиненного майор, усаживаясь. — Ты дело говори!

    — Там на заводе своя мафия, — капитан тоже сел, закряхтев, точно старик. — Воруют взрывчатку много лет, понемногу, правда. Если бы не этот случай — фиг бы мы их нашли!

    — Ашот! — Виктор нахмурился, слегка картинно. — Переходи к делу!

    — Короче, сначала они там все молчали гордо, но как поняли, что дело двести седьмой поправкой пахнет, мигом заговорили. Взрывчатку у них один перекупщик брал. Наш, московский.

    — Кто?

    — Семен Чернов, он же Сеня Черный. Дважды судим за подпольную торговлю оружием, но в последние годы сидел тихо, — Асланян наклонился к монитору, ткнул пальцем в клавиатуру. — Вот, я на него пятнадцать минут назад запрос послал в центральную базу данных. Ого, вот и ответ!

    Он еще раз ткнул клавишу. Стоящий на столе небольшой принтер ожил, замигал лампочками, внутри него что-то тихо загудело, и из узкой щели поползла распечатка.

    — Вот он, родимый! — сказал капитан, выдергивая листок из принтера жестом фокусника, извлекающего из шляпы слона.

    — Давай сюда, — нетерпеливо приговорил Виктор, — и позвони в специальный отдел, попроси группу. Будем брать!

    Асланян лениво подгреб к себе телефон.

   

    — Семен Арсеньевич Чернов? — спросил Виктор, глядя прямо в глаза задержанному, жилистому мужчине неопределенного возраста. Волосы его, когда-то черные, как смоль, изрядно побила седина, а в синих, как васильки, глазах прятался страх.

    — Да, — кивнул он. — По какому поводу я задержан?

    Взяли Сеню Черного на собственной квартире в Свиблово, оторвав от любовных игр с молоденькой блондинкой. Жлобы-телохранители подняли руки, едва завидев нацеленные на них автоматы, сам торговец оружием сопротивления тоже не оказал.

    — По какому поводу я задержан? — повторил Чернов, вытирая лоб, заблестевший вдруг каплями пота. Торговец оружием с многолетним стажем, он, скорее всего, догадался обо всем. А спрашивал больше для вида.

    — Вы, господин Чернов, — сказал Виктор жестко, глядя задержанному прямо в глаза, — должны оказать помощь следствию, и тогда суд, возможно, зачтет это как смягчающее обстоятельство.

    — Суд? Какой суд? — забормотал Семен суетливо. — За что?

    — За пособничество террористам. Ведь это вы продали взрывчатку, которая была использована при взрывах на Поклонной горе и на Петровке.

    — У вас нет доказательств!

    — Есть, — Виктор покачал головой, улыбнулся с чувством собственного превосходства. — Данные экспертизы с места взрыва и показания работников военного завода номер двадцать один, которые вели с вами дела.

    Чернов побледнел, став похож на гипсовую маску, затем позеленел, и только потом обрел нормальный цвет. Ужас был в синих зрачках, а губы задержанный кусал, не скрываясь.

    — Я... я не знал, зачем им взрывчатка... Не знал я!

    — Увы, боюсь, что суд вам не поверит, — Виктор на мгновение замолчал, а потом рявкнул во весь голос: — Кому продал взрывчатку, сволочь?

    Чернов сжался, словно его ударили, проговорил жалобно:

    — Я скажу, скажу! Ее зовут Татьяна, у нее были рекомендации от надежных людей...

    — О твоих «надежных людях» мы поговорим позже! — отрезал Виктор. — А фамилия ее как?

    — Не знаю! — Чернов дергался, по лицу его градом катился пот. — Она служила в армии, где-то в Калининградской области. Ей около тридцати лет!

    Виктор нажал кнопку селектора:

    — Ашот!

    Вошел капитан.

    — Задай поиск в базе данных Министерства Обороны. Имя — Татьяна, возраст — от двадцати пяти до тридцати пяти лет. Демобилизованная. Проживает, вероятнее всего, в Москве.

    Асланян кивнул и исчез, бесшумно, словно сказочный джинн.

    — Ох, смотри, Семен, — проговорил Виктор угрожающе, наклоняясь вперед, — если обманешь или утаишь чего — гнить тебе до конца жизни в болотах Севера! И то — в лучшем случае!

    Он нажал кнопку вызова охраны.

    Вошел рослый сержант.

    — Уведите, — проговорил Виктор, указывая на Чернова.

    Дождался, когда задержанного уведут, и тут же прошел в соседнюю комнату, где у компьютера, ссутуленный, точно нахохлившийся ворон, сидел Асланян. Сходство с птицей усиливалось из-за черного цвета волос капитана.

    — Ну что, нашел чего-нибудь? — спросил Виктор нетерпеливо.

    — Да, — Асланян повернул голову. Глаза его были выпучены, точно у рака, на лице застыло удивление.

    — Что с тобой? — изумился Виктор. — Кто она такая?

    — Татьяна Нафанова, тридцать два года. Демобилизовалась в январе две тысячи сто девяносто девятого, — проговорил капитан чужим, хриплым голосом.

    — Какие войска?

    — Морская пехота. «Черные береты», — Асланян сделал паузу, наслаждаясь впечатлением, произведенным на старшего офицера. — Капитан. Послужной список такой, что страшно становится. Три командировки в «Огненный пояс», наград столько, что на пять человек хватит.

    — Ничего себе! — Виктор невольно присвистнул. — Это будет крепкий орешек! Покажи-ка фотографию.

    С экрана на них смотрела невысокая плотная девушка с плотно сжатыми губами и недобрым прищуром светлых глаз. Выглядела она опасной, точно готовая защищать детенышей волчица.

    Психологическую характеристику читали вдвоем. Особенно интересные места — вслух:

    — Склонна к принятию нестандартных решений... В экстремальных ситуациях чувствует себя комфортно, в спокойной обстановке теряется... Психика нестабильная, возможна немотивированная агрессия...

    — Сдается мне, что это именно она звонила после каждого взрыва, — проговорил Виктор, когда они закончили чтение. Из лежащей на столе папки извлек фотографию — одну из тех, что сделали с банковской видеопленки.

    — Похожа, — Асланян с хрустом почесал подбородок. — Что, опять вызывать спецназовцев?

    — Да, — кивнул Виктор.

   

    Мотор машины гневно рычал, а шины раздраженно взвизгивали на поворотах. По крайней мере, Виктору казалось именно так. За его служебной легковушкой, следовал, не отставая, неприметный грузовик, в недрах которого тряслись бойцы «Стальных когтей» во главе с капитаном, знакомым еще по штурму логова Русского Арийского Легиона.

    Они мчались на восток, в Измайлово.

    Еще поворот и справа открылась зеленая стена Измайловского парка, выжившего, несмотря на бурные последние столетия. Поговаривали, что некоторые деревья в нем стоят со времен чуть ли не Петра Первого, который именно в этих местах начинал формирование первых в России гвардейских полков.

    Парк промелькнул мимо, точно шеренга великанов с пышными зелеными шевелюрами, и тут же Виктор тронул плечо шофера. Тот свернул к обочине, машина остановилась. Позади тихо затормозил грузовик.

    Вокруг возвышались высотные дома новой постройки, отделанные по последней моде материалом, имитирующим природный камень. Солнечные блики гуляли по фальшивому граниту, куда более красивому и дешевому, чем настоящий. Здания возносились к небесам мощные, точно крепостные башни, грозя тупыми верхушками уткнуться в бирюзовый купол неба.

    Виктор выбрался из машины, подождал, пока к нему подойдет капитан. Глаза того из-под прозрачного забрала шлема блестели возбужденно — вновь хороший шанс отличиться, показать себя и своих ребят в деле.

    По шоссе редким потоком шли грузовики, автобусы. Но легкий гул моторов не мешал разговаривать. Он был привычен, словно снег зимой или зной в июле.

    — Где она живет? — спросил капитан у Виктора.

    — Сейчас посмотрим!

    Зашуршал извлекаемый из кармана план района. Некоторое время Виктор водил пальцем по квадратикам и прямоугольникам, поднимал голову, соотнося рисунок с реальностью.

    — Вот тут! — сказал наконец. Рукой указал на самое мощное из окрестных зданий. Почти небоскреб, оно величаво высилось чуть дальше по проспекту, внушая трепет исполинской мощью. Окна блестели, словно сотни любопытных глаз, а псевдокаменные плиты казались чешуей огромного животного, замершего в неподвижности. — Половина здания отдана под квартиры, другая — под офисы. В каждую часть — свой, отдельный вход.

    — Какой этаж?

    — Двенадцатый, — ответил Виктор, складывая план и запихивая его в карман. — Окружайте здание, а я внутрь. Там должен быть консьерж.

    Дверь, подтверждая догадку, оказалась без кодового замка, а внутри, в вестибюле, где сильно пахло краской, обнаружился небольшой закуток, откуда на Виктора недружелюбно глянул старик с суровым, неулыбчивым лицом. Светлые глаза его были зорки, белоснежные волосы торчали, как иглы дикобраза.

    — Что угодно? — спросил дед. Голос оказался низкий, с хрипами. В нем чувствовалась привычка отдавать приказы, присущая бывшим военным.

    Виктор вместо ответа ткнул в окошечко консьержа удостоверение. При его виде в глазах старика появилось изумление, сам он как-то подобрался, подтянулся, точно перед начальством.

    — Чем могу быть полезен?

    — Ничем, — ответил Виктор.

    Хлопнула дверь, в вестибюле появился капитан «Стальных когтей». За ним поспешили, стуча ботинками по полу, солдаты. Лиц не видно, шлемы угрюмо блестят, автоматы в руках выглядят устрашающе.

    Глаза старика округлились, он раскрыл рот, но сказать ничего не мог.

    — Происходит задержание особенно опасной преступницы, — сказал Виктор жестко, не дожидаясь, когда консьерж оправится. — Понятно?

    Ответом был судорожный кивок.

    — Наверх, — бросил Виктор капитану и торопливо зашагал к малому лифту. Командир спецназа что-то отрывисто скомандовал. Часть бойцов бросилась к лестнице, а остальные направились к большому, грузовому лифту. Капитан заспешил вслед за майором.

    Бесшумно открылись отделанные темным деревом створки. Так же беззвучно сошлись за спиной, и офицеры оказались в слабо освещенной кабине. Лифт двигался тихо, только мелькали цифры на индикаторе, показывая, который этаж они проезжают.

    Когда зелененькие черточки высветили цифру «двенадцать», лифт остановился. Открылся коридор, длинный и узкий. Было видно, как из большого, метра в три шириной, проема грузового лифта, выбегают солдаты.

    Капитан молча махнул рукой налево, сказал сурово:

    — Вам лучше остаться тут, у лифта. Насколько я понимаю, она может оказать сопротивление.

    — Хорошо, — кивнул майор. Боевой частью операции командует капитан, ему и решать, кого куда поставить.

    Бойцы, одинаковые, точно роботы, в своих костюмах, шустро сосредоточились около искомой двери. Один из них, закинув автомат на плечо, некоторое время обследовал замок, а потом тихо доложил.

    — Товарищ капитан, без шума открыть не получится. Тут запоры очень хитрые, да и сигнализация.

    — Черт, — выругался капитан. — Вышибайте!

    Двое солдат покрепче отошли к стене напротив двери, готовясь ударить в нее с разбега. Но сдвинуться с места они не успели. Раздался приглушенный треск и глухие удары. Спецназовцы задергались, словно их трясли, и одновременно начали падать.

    Виктор в первое мгновение не понял, что произошло, а когда осознал, то

   похолодел. Татьяна Нафанова, бывший офицер «черных беретов», не собиралась сдаваться просто так. А зная умение морской пехоты убивать, можно было предположить, что взять террористку будет непросто.

    Страшно выругался капитан, крикнул яростно:

    — Оттащите их! Эта сука стреляет!

    Несколько бойцов бухнулись на пол. Дергая конечностями, поползли к раненым. Один слабо стонал, другой лежал молча. Когда пострадавших уволокли из зоны обстрела, выяснилось, что оба ранены тяжело. Одному пробило шею, другому пуля попала в пах.

    — Вот стерва! — капитан зло сплюнул прямо на пол. — Откуда у нее оружие, да еще такое? Эту дверь не прострелишь из охотничьего ружья!

    — Что будем делать? — спросил Виктор. — Может быть, предложим ей сдаться?

    — Бесполезно! — капитан снял с пояса рацию, что-то рявкнул в нее, после чего вернулся к разговору с майором. Сказал угрюмо:

    — Если она сразу начала стрелять, то уж точно не намерена сдаться! Нет, надо брать!

    — Не уйдет?

    — Исключено! Мы перекрыли все выходы из здания, включая подвалы! — капитан подозвал к себе одного из бойцов, отдал короткий приказ. Спецназовец побежал к лестнице и там исчез. — Сейчас, раненых отправим, и будем штурмовать! Дверь подорвем, а затем используем световые и шумовые гранаты.

    — А откуда она узнала, что мы у ее двери?

    — Наверняка, где-нибудь в косяке замаскирована камера! Эта женщина ждала чего-то подобного и хорошо подготовилась!

    Подъехал лифт, из него выскочили несколько человек в белых халатах. Вытащили носилки.

    В тусклом свете ламп, освещающих коридор, сверкнул извлеченный шприц. Тоненько охнул один из раненых, остро запахло спиртом.

    — Уносите их! — скомандовал старший из врачей, представительный седоусый мужчина и повернулся к капитану. — А я останусь с вами! На всякий случай!

    — Хорошо, только стойте тут, у лифта, — кивнул капитан, и побежал к солдатам.

    Виктор извлек из кобуры пистолет, снял с предохранителя. Слышно было, как шумно дышит за спиной врач.

    Сапер некоторое время возился у двери, закрепляя почти у самого пола небольшой серый брикет. Когда коснулся его последний раз и отскочил в сторону, дверь с грохотом распахнулась, и в коридор вылетело нечто маленькое, круглое, точно теннисный мяч.

    — Ложись! — крик хлестнул по ушам, заставив тело дернуться, словно от удара током.

    Виктор рухнул на пол, не заботясь о последствиях для костюма, и тут же что-то грохнуло, ударило, словно рухнул и развалился некий огромный механизм. Горячая волна коснулась затылка и укатилась дальше.

    Он поднял голову. Стены были все в оспинах и царапинах, за спиной что-то булькало, и серый дым затягивал коридор впереди. Из него доносились глухие стоны.

    Ударил второй взрыв. Сработала размещенная на двери мина, теперь уже бесполезная. Взрывная волна от нее разогнала дым и стал виден коридор, усеянный бойцами «Стальных когтей». Некоторые лежали в таких позах, какие находящийся в сознании человек не примет никогда, другие шевелились и стонали.

    Из дверного проема, искореженного так, словно через него пытался выехать пьяный танкист, появился невысокий силуэт. Двигался он стремительно, словно атакующий гепард, и Виктор не сразу осознал, что это женщина в темном камуфляже с тяжелым автоматом в руках.

    Она замерла на миг, настороженно оглянулась. Злые глаза уперлись в Виктора. Он начал поднимать пистолет, понимая, что не успеет. Женщина улыбнулась, хищно, красиво, дуло автомата начало стремительно перемещаться...

    Один из спецназовцев в дальнем конце коридора сумел подняться. Лицо его корежило страданием, но он все же смог выстрелить. Но дрогнувшая рука подвела — пули бессильно вжикнули по потолку.

    Это и спасло Виктора.

    Она развернулась со скоростью урагана. Рявкнула короткая очередь и живучий боец «Стальных когтей» рухнул на пол. Вместо лица его было кровавое месиво.

    Не отвлекаясь больше на недобитых противников, женщина побежала к лестнице и скрылась быстрее, чем Виктор успел выстрелить ей в спину.

    В коридоре кисло и противно пахло порохом.

    Виктор поднялся, отряхиваясь. Со скрипом открылась дверь одной из квартир, выглянул пузатый мужик в грязной белой майке. На красном лице был написан страх, а в глазах лютым зверем ревело любопытство.

    — Что происходит? — спросил он громким шепотом.

    — Быстро в квартиру! — рявкнул майор так зло, что пузатый исчез мгновенно. Словно его и не было.

    С лестницы доносились крики и грохот выстрелов. «Прорвется ведь!» — подумал Виктор, и в мысли этой причудливо смешались ужас, досада и восхищение. — «Если только патроны не кончатся!».

    Он оглянулся. Усатому доктору не повезло — осколок гранаты перерубил ему горло, и жизнь истекала на пол вместе с потоком темной, точно смола, крови. Помочь ему ничем было нельзя.

    Виктор медленно пошел по коридору, осматривая бойцов «Стальных когтей». Вдруг кто остался жив?

    Остановился, увидев капитана. Тот лежал у стены, широко развалившись, словно отдыхая. На прочном шлеме, соприкоснувшемся с цементом, виднелась большая вмятина.

    Когда присел, стало слышно легкое дыхание. Отлегло от сердца — бравый офицер жив, только оглушен.

    Рация на поясе капитана щелкнула, зашипела, из нее донесся дрожащий от напряжения голос.

    — Товарищ капитан, товарищ капитан!

    Виктор взял рацию в руку, ответил торопливо:

    — Говорит майор Белкин. Что там у вас? Докладывайте!

    — Товарищ майор! — радостно отозвалась рация. — Докладывает лейтенант Лучко! Мы ее взяли!

    — Потери?

    — Трое убитых, пятеро раненых.

    — Ясно, — кивнул майор, оглядывая коридор, более напоминающий поле боя. — Сюда к нам всех, кто есть из медперсонала, и вызывай врачей из Управления. У нас пострадавших больше десятка.

    Отключившийся прибор бережно положил рядом с хозяином, а сам уселся прямо на пол, не чувствуя холода и неудобства. Мозг отказывался думать, Виктор словно провалился в какое-то пустое пространство, лишенное даже мыслей.

    Он услышал вой сирен, но не придал этому значения. А очнулся лишь тогда, когда коридор заполнили люди в белых халатах.

***

    Кофе отдавал чем-то противным, словно в него добавили порошок для принтера. Владимир пил его только чтобы прояснить мозги, без всякой охоты, утешая себя тем, что все на кафедре вынуждены пить этот мерзкий напиток, производимый кофейным автоматом.

    На столе перед ним лежали контрольные работы студентов, посвященные глобальному экономическому кризису второго-третьего десятилетий двадцать второго века. Вокруг сновали коллеги, мешая сосредоточиться и взяться, наконец, за проверку. Хорошо еще, что кафедральный телевизор был выключен.

    Сзади донесся шум открывающейся двери и спокойный голос произнес:

    — Прошу прощения, где я могу найти Смолякова Владимира Святославовича?

    — Владимир, это к тебе, — сказал Али Мехмедович, вечно готовый по интеллигентной привычке оказать помощь ближнему. Когда надо и когда не надо.

    Владимир, сдерживая внутреннюю дрожь, медленно повернулся. Меньше всего он ожидал услышать этот голос здесь.

    В дверном проеме стоял Николай. На лице его обнаружилась искусно наклеенная бородка, но не это приковывало взгляд. Глаза бывалого контрразведчика, обычно не выражающие ничего, сейчас просто сочились болью. Под ними набрякли мешки, и вообще Николай выглядел каким-то постаревшим.

    — Чем могу служить? — поинтересовался Владимир, поднимаясь.

    — Мы можем поговорить наедине?

    — Конечно, — Владимир оглянулся. Кафедра продолжала жить своей жизнью. Мало ли кто пришел и по какому вопросу — может быть, отец кого-то из нерадивых студентов явился просить за чадо?

    Они вышли в коридор. Тут табунами носились студенты, слышались молодые, веселые голоса и взрывы хохота.

    — Что случилось? — спросил Владимир мрачно. — Ты понимаешь, как рискуешь, придя сюда?

    — Понимаю, — кивнул Николай. — Но они взяли Татьяну.

    — Что? — Владимир на мгновение оглох и ослеп, по голове ударило так, словно на нее рухнул потолок.

    Когда вновь обрел способность соображать, то ощутил, что по телу гуляет озноб, а в животе словно смерзлась глыба льда.

    — Сам понимаешь, в нашей Конторе следят за всеми, в том числе и за МВД, — Николай смотрел с жалостью. — Я регулярно просматриваю материалы с прослушивания их телефонов. Они взяли ее два часа назад. Сам понимаешь, она сопротивлялась. Есть жертвы.

    — Так, — сказал Владимир. Мысли крутились медленно, словно заржавленные шестерни в огромном старом механизме, заросшем паутиной и пылью. — Надо что-то делать! Иначе вслед за ней возьмут и нас!

    — Что мы можем сделать? — угрюмо спросил Николай. — Разве что попытаться сбежать! Куда-нибудь в Китай! Да и то — если она заговорит, не успеем.

    — Не заговорит! — первый шок от страшного известия проходил, мысли становились все более четкими и ясными. — По собственной воле она никого не выдаст!

    — А двести седьмая поправка?

    — «Черных беретов» учат противостоять пыткам, а офицеров — еще и психообработке, — Владимир пожал плечами.

    — Это ясно, — Николай помрачнел. — Но рано или поздно она может сломаться. Так что лучший вариант... устранение!

    Владимир молча смотрел на контрразведчика. В этот момент он ненавидел этого человека, хотя где-то в голове копошилось гаденькое осознание его правоты.

    — Хорошо, — сказал он, выдержав паузу. — Какие есть варианты?

    Когда Николай ушел, и он вернулся на кафедру, то на душе было так гнусно, словно туда неделю гадили кошки. Хотелось проблеваться, вытошнить из себя мерзкое ощущение, но Владимир четко знал — это невозможно.

    Только если вместе с душой.

    На кафедре работал телевизор, и все столпились около него, словно утята возле утки. Гомонили возбужденно и переговаривались.

    Заглянув через плечи коллег, Владимир вздрогнул. С экрана на него смотрела Татьяна. Она стояла спокойно, и на лице ее не отражалось ничего, хотя руки были в наручниках, а под глазом наливался свежий синяк.

    — ... подозревается в причастности к произошедшим недавно в Москве взрывам, — торжественно и мрачно возвещал голос за кадром, а Владимир все не мог оторвать взгляда от экрана. Казалось, что соратница смотрит прямо на него, с печалью, пониманием и немым укором: «Что же ты, старший, не досмотрел?».

    — При задержании произошла перестрелка, хотя представители УВД не сообщают подробностей, есть косвенная информация о человеческих жертвах.

    Камера сдвинулась, в кадр попал тот самый офицер, который несколько дней назад допрашивал Владимира. Лицо его было бледное, осунувшееся, глаза зло блестели.

    — Никаких комментариев! — решительно заявил он, и принялся протискиваться через суетливую толпу репортеров. Те наседали, орали, точно крачки, но майор Белкин упорно пробирался к замершему у обочины сине-белому милицейскому автомобилю. Вслед за ним вели Татьяну.

    Бойцы оцепления отталкивали журналистов прикладами, за прозрачными забралами виднелись сердитые лица. Задержанная прихрамывала на левую ногу, а губу закусила, точно от сильной боли. На штанине темнели пятна, подозрительно похожие на кровь.

    Майор открыл дверь, протиснулся на переднее сиденье. На заднее грубо запихнули Татьяну. За тонированными стеклами не было видно, что происходит внутри, но Владимир был уверен — с обеих сторон от нее посадили по охраннику.

    Автомобиль резко сорвался с места, словно ракета. Взвыли сирены на машинах сопровождения, и кортеж быстро удалился в сторону центра города. На экране тут же появился диктор. Он что-то говорил, но Владимир не слушал.

    Из последних сил он добрел до стола и сел, обхватив голову руками.

    В груди тупой занозой засела боль. Сердце стучало глухо и отчаянно.

***

    Немилосердно болели ушибленные во время падения локти, ныли колени. Виктор старался не обращать на телесные муки внимания, но при каждом резком движении они давали о себе знать. И все же это было терпимо.

    Гораздо хуже были страдания душевные. Шестеро погибших и более десятка раненых — такие потери не спишешь. Хоть и задержали опасную террористку, но какой ценой...

    Неприятный разговор с полковником уже состоялся. Майор уяснил, что его не отдадут под суд, что даже выговора не будет. Но на душе скребли кошки, и все вспоминался врач, хлюпающий разрубленным горлом...

    Подчиненные сновали мимо тихие, словно мыши. Начальство старались не задевать, но на лицах торжество — как же, такой шаг на пути следствия! Это вам не над бумажками сидеть по ночам...

    «Туда бы их, на задержание» — подумал Виктор лениво, и тут хлопнула дверь.

    — Товарищ майор, задержанная доставлена, — сказал кто-то таким гулким басом, словно говорил из бочки.

    Виктор поднял голову. Вот она, стоит у двери. Невысокая плотная женщина. Совсем молодая, с чистыми голубыми глазами. Беспощадная и умелая убийца, террористка.

    По сторонам от нее — двое конвойных могучего сложения.

    — Можете идти, — сказал Виктор. — Я вас вызову, когда понадобитесь.

    Один из конвойных, лейтенант, с темными вьющимися волосами, сказал басовито:

    — Может, нам остаться, товарищ майор. А то мало ли что.

    — Идите, — отрезал Виктор. — Или вы думаете, что я не смогу отбиться от раненой женщины, которая, к тому же, в наручниках?

    Конвойные, отдав честь, удалились, а он повернулся к задержанной и сказал:

    — Садитесь.

    Двигалась она легко, словно и не было раны в голени. Остановить беглянку смогли, только нанеся ее. А так — еще немного — и ушла бы.

    — Нафанова Татьяна Евгеньевна? — спросил он.

    — Да, — кивнула она. В голосе террористки не было страха. Хотя за одно только сопротивление органам власти, за погибших бойцов «Стальных когтей» ей светила одна мера наказания — высшая.

    Он задал еще несколько дежурных вопросов. Она отвечала спокойно, и тогда он спросил про то, что интересовало его на самом деле, хоть и лежало несколько в стороне от интересов следствия:

    — Почему вы встретили нас выстрелами?

    — А чем я должна встречать врагов? — она усмехнулась, весело и открыто. Словно сидела не в кабинете следователя, а в компании друзей.

    — С чего вы взяли, что мы вам враги? — удивился Виктор. Допрос пошел совсем не в том направлении, в каком он планировал, но это не так плохо. Главное — разговорить допрашиваемую, а потом можно задать и важные вопросы.

    — Не мне лично, — она вновь улыбнулась, но на этот раз усмешка выглядела волчьим оскалом. — А русскому народу!

    — Что же мы ему сделали?

    — Вы служите тем, кто уничтожает его, — охотно объяснила она.

    — И те молодые ребята, которых вы застрелили сегодня, тоже его уничтожали? — поинтересовался Виктор, ощущая, как глубоко в сердце начинает шевелиться гнев. — Они-то чем виноваты?

    — Вы пытаетесь вызвать во мне жалость, — задержанная пожала плечами. — Совершенно напрасно. Я ее потеряла, когда моего младшего брата насмерть забили пьяные азербайджанцы. А суд дал им по три года условно, потому что судьям хорошо заплатили. Так что не надо.

    — Ладно, — проговорил Виктор сквозь зубы. — Зайдем с другой стороны. Вы понимаете, что вам грозит за совершенное сегодня предумышленное убийство?

    — Понимаю. Смерть.

    Ни один мускул не дрогнул на ее лице, а голос продолжал звучать спокойно.

    — Вы не хотите, чтобы вам смягчили приговор?

    — Думаю, что это невозможно, — Татьяна иронически приподняла брови. — Сколько там на мне трупов? Пять?

    — Неважно, — сказал Виктор мягко, но уверенно. — Если вы согласитесь сотрудничать со следствием и сообщите ему все, что вам известно о взрывах, то высшая мера может быть заменена...

    — На пожизненное заключение! — она смеялась долго и со вкусом. А когда закончила, то бросила презрительно:

    — Уж лучше получить пулю в затылок, чем гнить сорок лет в камере! Только трусы цепляются за жизнь!

    — Значит, вы отказываетесь сотрудничать со следствием?

    — Смотря что называть сотрудничеством, — она вновь улыбнулась.

    — Ладно, — Виктор подвинул к себе бумаги, извлек из них фотографию, сделанную с видеопленки банка, подвинул к задержанной. — Это вы?

    — Да, я, — ответила она, досадливо покачав головой. — Судя по всему, звоню вам, сообщая о том, кто произвел взрыв на Поклонной горе.

    — И кто?

    — Я и произвела.

    — В одиночку? — Виктор позволил изумлению отразиться на лице.

    — Да, — Татьяна кивнула. — Российский национальный комитет — миф, придуманный мной для солидности. На самом деле все три взрыва осуществила я.

    Виктор задумчиво почесал подбородок. Вроде бы все ясно — врет, выгораживая соучастников. Но доказательств причастности к террористическим актам других людей все равно нет. На заводе была она, звонила — тоже...

    — Весьма оригинальная версия, — сказал он после некоторого размышления. — Но вы не находите, что для одного человека организовать столь масштабные акции несколько трудновато. Тут требуется кропотливая длительная подготовка...

    — Нет ничего невозможного для человека, — Татьяна проговорила это с чувством. Глаза ее сверкали, — сердце в груди которого бьется для России и русского народа!

    — Так и я служу России!

    — Нет, — она презрительно скривилась. — Не той фальшивой, подлой стране, которая по недоразумению продолжает носить это имя, а той, которой она должна быть, великой и могучей!

    — Ладно, оставим этот спор, — Виктор откинулся в кресле, слегка покрутил головой, разминая затекшую шею. — Перейдем к деталям. Если вы сами осуществляли все теракты, то вы должны помнить кое-какие подробности...

    Она чуть заметно напряглась, в глубине голубых глаз появилась неуверенность. «Ничего» — подумал Виктор с удовольствием. — «Сейчас я тебя подловлю, и тогда посмотрим. Это тебе не лозунгами сыпать, фанатичка!».

Глава 6. Двадцать четвертое мая.

У тебя ли нет
Богатырских сил,
Старины святой
Громких подвигов?

Иван Никитин, «Русь»

    Утро поднималось над Москвой свежее. Воздух был чист и прохладен, почти как осенью, и Владимира время от времени пробирал озноб. Даже солнце появилось из-за горизонта какое-то бледно-желтое, замерзшее. Света его едва хватало, чтобы гасить звезды, а западная часть небосклона оставалась темно-лиловой, и там недружелюбно посверкивали белые и желтые огоньки.

    Владимир ждал на небольшой полянке, на окраине Лосиного острова, недалеко от Пермской улицы. В кустах боярышника немилосердно громко пел соловей, но было не до него. Николай, который ранее всегда был точен, опаздывал, и это внушало беспокойство.

    Хрустнула ветка, и на поляне появился контрразведчик. Был он изможден, будто каторжник, на похудевших щеках чужеродно смотрелась совершенно седая, словно шерсть белого медведя, щетина.

    — Доброе утро, — поздоровался Владимир, ощущая, как беспокойство, камнем висящее на сердце, слегка слабеет.

    — Доброе, — отозвался Николай. Глаза его были воспалены, указывая на бессонную ночь, в них не угасал лихорадочный блеск.

    — Все принес?

    — Да, — Николай присел на корточки, с треском расстегнул молнию на большой спортивной сумке. Зашуршали бумаги. — Вот план тюремных помещений. Крестиком помечена камера, где держат Татьяну. Тут же — схема подземных коммуникаций, ведущих к зданию. Я отметил ваш путь.

    — Так, — Владимир некоторое время разглядывал бумаги, затем на лице его появилось озадаченное выражение. — Это откуда нам придется стартовать?

    — Путь неблизкий, — с неохотой проговорил Николай. — От метро «Электрозаводская». И еще — я принес оружие, а то в подземельях всякое случается.

    В распахнутом чреве сумки тускло блестели тела нескольких пистолетов.

    — Ясно, — кивнул Владимир, убирая карту в карман. — Что еще в сумке?

    — Взрывчатка, — контрразведчик поморщился, словно разжевал горошинку черного перца. — Я опустошил наши запасники полностью. Но зато ее хватит, чтобы поднять на воздух половину следственного изолятора!

    — Главное — дотащить все это, — сказал Владимир, пробуя приподнять сумку, которая показалась ему тяжелой, словно ее набили свинцом.

    — Ничего, допрете, — невесело ухмыльнулся Николай, похлопав соратника по плечу. — И сделаете все, как надо. И это будет настоящим подвигом!

    — Убийство соратника — не подвиг, — вздохнул Владимир, чувствуя, как сильная ладонь сжимает сердце. Грудь пронзила острая боль. — Во имя какой бы идеи оно не совершалось!

    Николай лишь пожал плечами.

    — Иного выхода у нас все равно нет, — сказал он глухо. — Застегивай сумку и давай разбегаться.

    Проскрежетала закрываемая молния. Владимир деловито повесил сумку на плечо, ощутил, как под тяжестью напряглись мышцы.

    — Ну, я пошел!

    — Успеха, — Николай воздел сжатый кулак. — Я верю, вы справитесь!

    Он без звука исчез в кустах, только колыхнулись ветки. Владимир вздохнул и зашагал к автобусной остановке. Брюки намокли от росы, стали тяжелыми и липкими, в ботинках что-то хлюпало, но самое неприятное — в сердце прочно обосновалась тревога.

    Издалека донесся раздраженный рев автобусного клаксона. В столице наступал еще один день, почти неотличимый от тех, которые были и тех, которые только будут.

***

    Полковник Мухаметшин, несмотря на очевидные успехи возглавляемого им подразделения, был мрачен. Сигареты курил одну за другой, и дым клубился вокруг головы полковника, делая его похожим на сказочного дракона, готового сожрать храброго рыцаря или украсть принцессу...

    Виктора он, тем не менее, есть не стал, а благосклонно кивнул на стул и сказал:

    — Садись, майор, докладывай!

    Виктор осторожно устроился на самом краешке жесткого стула, надеясь, что неудобная поза поможет бороться с сонливостью. Выспаться опять не удалось. До позднего вечера шел допрос, а затем всю ночь работал с материалами, которые доставили подчиненные.

    В результате — десять страниц отчета. Изложение того, что удалось выяснить.

    — Товарищ полковник, подозреваемая Нафанова признала все обвинения в совершении инкриминируемых ей преступлений.

    — Вот как? — Мухаметшин приподнял левую бровь, черную и мохнатую, точно диковинная гусеница. Глаза его блеснули любопытством.

    — Да, — Виктор кивнул. — Только она утверждает, что все делала в одиночку, что взрывы — исключительно ее рук дело.

    — Врет!

    — И я так думаю, — майор кивнул. — Это подтверждает и то, что она не может указать точного места, где установила бомбы.

    — Все ясно. Выгораживает сообщников. Вы проверили ее контакты?

    — Да, капитан Делиев занимался этим. Но в доме во время обыска не найдено никаких зацепок. Ни фотографий, ни телефонной книги, даже список адресов электронной почты пуст, словно его никогда и не заполняли. Или у нее очень хорошая память, или же все это хранится где-то в другом месте.

    — Да, — полковник затушил сигарету, от которой остался окурок размером с ноготь. — Прямо как в шпионском фильме. А что говорят соседи и консьерж?

    — Что жила одиноко. Иногда появлялись мужчины, но нерегулярно и разные. Описать ни одного из них не смогли.

    — Грустно, — вздохнул Мухаметшин. — И здесь никакой зацепки! А родственники у нее есть?

    — В Калининграде. Тетя и двоюродная сестра. Нафанова не общалась с ними более года.

    — А что на работе?

    — Туда ездил капитан Калиниченко, — Виктор порылся в бумагах. — Вот запись беседы. Она работала в частном охранном агентстве «Скиф». По показаниям коллег, ни с кем особенной дружбы не водила. Общение — только в рамках служебных обязанностей. Большинство из них даже ее номера телефона не знали...

    — Исключительная женщина! — с удивлением в голосе сказал Мухаметшин. — Такая сила воли и целеустремленность!

    — Были бы эти качества направлены еще на что-нибудь хорошее, — покачал головой Виктор.

    — Ладно, мы отвлеклись, — начальник антитеррористического отдела нахмурился. — Что ты планируешь делать дальше?

    — Мероприятия предлагаются следующие...

    Но договорить Виктору не дали. В приемной возник какой-то шум, донеслись возмущенные возгласы. Затем дверь распахнулась, словно ее открыли пинком и на пороге воздвиглись две фигуры в серых одинаковых мундирах.

    — Это еще что? — спросил Мухаметшин изумленно.

    Полковник Бритни сделал шаг вперед. За ним, как привязанный, двигался майор Спирс. На лицах офицеров Специальной Контрольной Службы было написано мрачное торжество.

    — Господа, — заявил старший из них. — Позвольте предъявить вам наши полномочия.

    Виктор ощутил легкое недоумение. Фраза вроде построена правильно, но смысла в ней не особенно много. Какие полномочия, зачем предъявлять? Мухаметшин вовсе выпучил глаза, став похожим на гигантскую сову.

    — Какие полномочия? — спросил он, медленно багровея.

    — Согласно постановлению министра внутренних дел Российской Федерации Специальная Контрольная Служба получает исключительную юрисдикцию в проведении следственных мероприятий по взрывам, произошедшим в городе Москва.

    Полковник Бритни выговорил эту чудовищную фразу без запинки, и у Виктора возникло нехорошее подозрение, что он репетировал ее заранее.

    — Вот все бумаги, — добавил майор Спирс и шагнул вперед. На стол легли несколько листов, с верхнего из которых мрачно смотрел двуглавый орел герба.

    — Так что, вы сами будете вести дело? — голос полковника Мухаметшина был хриплым от гнева. — После вчерашней бойни?

    — Мы очень сожалеем, что погибли ваши люди, — холодно и четко сказал полковник Бритни. — И само собой, ваши следователи будут иметь доступ к задержанной Нафановой. Но в ограниченном режиме и только с моего разрешения.

    — Вы что, с ума сошли? — Мухаметшин поднялся со стула. Могучий облик его дышал гневом. Он был грозен, точно Зевс, готовый метнуть в дерзких титанов молнию. — От того, насколько быстро мы добудем от нее нужную нам информацию, зависит, как скоро мы поймаем террористов!

    — От того, насколько быстро мы получим нужную нам информацию, — спокойно отпарировал офицер СКС, — зависит, как скоро мы обнаружим атомную бомбу, взрыв которой, скорее всего, угрожает Москве!

    Полковник задышал тяжело, словно запалившийся конь, сжал мощные кулаки. Лицо его было таким красным, что об него можно было бы зажигать сигареты. На мгновение Виктору показалось, что начальник отдела сейчас кинется на чужаков в серых мундирах с голыми руками.

    Но Мухаметшин сдержался.

    — Хорошо, — проговорил он после паузы и голос его скрипел, словно несмазанная дверь. — Не могу отказать вам. Но если вы будете мешать мне... — он дернул лицом, — или моим людям, то я не посмотрю на эти бумажки!

    — Надеюсь, что до этого не дойдет, — холодно ответил полковник Бритни. — Позвольте откланяться!

    Он опустил идеально выбритый подбородок к груди, его жест повторил майор Спирс, и офицеры СКС зашагали к дверям — стройные, подтянутые, похожие на роботов.

    Виктор глядел им вслед и ощущал враждебность, даже несколько большую, чем к террористам. Те враги открытые, явные, какой с них спрос? А эти называют себя коллегами, а сами изо всех сил доказывают свою исключительность и мешают работать...

    Похожие чувства, судя по сердитому сопению, испытывал и полковник Мухаметшин.

***

    Станция метро была почти пустынной. В подземелье, в отличие от поверхности, где солнце почти по-летнему прогрело землю, тут чувствовалась прохлада, но Владимир ощущал, как предательские струйки пота ползут по спине, щекоча кожу. Давно ему не приходилось так нервничать.

    Он был одет словно для тренировки — в кроссовки и спортивный костюм, за спиной большая сумка. У касс встретились со снаряженным аналогично Иваном, спустились по эскалатору.

    Встали у самого края платформы. В тех шагах начинается темный туннель, по краю которого идет огражденная перилами дорожка, ведущая к служебным помещениям станции. И не только к ним.

    Прохаживающиеся по платформе милиционеры ленивыми взглядами скользнули по двум «спортсменам» и зашагали дальше. Если бы стражи порядка решили заглянуть в сумки, то их ждало бы сильное удивление.

    С ревом и грохотом, толкая перед собой волну теплого воздуха, подошел поезд. Распахнулись двери вагонов.

    Владимир кивнул напарнику и сдвинулся с места. В этот момент, в суете и толкотне легче всего исчезнуть так, чтобы никто ничего не заметил.

    После нескольких шагов слева оказалась темная стена, кое-где прерываемая дверями, а справа за тонкими перильцами, тускло блестели две змеи рельсов. Свет падал позади, а впереди была почти полная тьма, прорезанная кое-где свечением аварийных ламп.

    Из-за спины раздался грохот закрывающихся дверей, затем вой набирающего скорость поезда. Он постепенно затих вдалеке, а они все шли и шли, пока не добрались до конца карниза. Здесь была небольшая площадка, а на ней железная дверь, снабженная грозной надписью «Вход воспрещен!».

    Владимир скинул на пол надоевшую сумку, от которой плечи немилосердно ныли, бросил напарнику:

    — Переодевайся пока, а я проход открою!

    Иван шумно сопел, натягивая на себя темный прочный комбинезон, а Владимир ковырялся в замке, меняя одну отмычку на другую. Потом где-то в недрах двери глухо щелкнуло и она открылась.

    Владимир повернулся и невольно заулыбался. Перед ним стоял настоящий шахтер. В плотных ботинках на толстой подошве, с каской, на которой глазом циклопа торчит фонарик. На руках — перчатки. Портил впечатление мирного труженика недр только пистолет, пристроенный у пояса.

    Лицо Ивана, претерпевшего столь разительные перемены во внешности, было мрачным, а глаза решительно сверкали.

    — Я сейчас, — кивнул Владимир и тоже начал переодеваться. Комбинезон оказался впору, равно как и ботинки, а вот с ремешком каски пришлось повозиться. Он впивался в кожу под подбородком так, что голову невозможно было повернуть. Разобравшись с креплением, Владимир смог удлинить ремень и вскоре ощутил себя комфортно.

    Из сумки извлек небольшой рюкзак, запихал в него свою долю груза.

    — Ну что, пошли? — бросил весело.

    Иван молча кивнул.

    За вскрытой дверью была темнота. Лучи фонариков проникали в нее не более чем на несколько шагов, а дальше вязли, словно в дыму. Пахло пылью, на полу лежал ее толстый слой, показывающий, что люди не появлялись здесь очень давно.

    Войдя, Владимир аккуратно закрыл за собой дверь. Щелкнул замок. Теперь снаружи никто не догадается, что сюда кто-то вошел. Ненужные пока сумки вместе с кроссовками оставили внутри, у самой двери.

    В коридоре стояла тишина, и шум шагов казался оглушительней грохота прибоя. По сторонам тянулись совершенно одинаковые стены. Пыль поднималась в воздух и норовила большими клоками насесть на лицо. В носу начало чесаться, и сдерживать чих стоило некоторого труда...

    Примерно через километр коридор раздвоился. Владимир остановился в некотором недоумении, полез в карман за планом.

    — Ну что, куда нам? — спросил Иван почему-то шепотом.

    — Налево, — ответил Владимир после некоторого размышления.

    В новом коридоре почти не было пыли, и воздух был свежий. Откуда-то издалека доносился гул работы огромных двигателей.

    — И кто все это построил? — спросил Иван потрясенно, когда миновали еще одну развилку: новый ход пересекал тот, по которому они шли, почти под прямым углом. Был он значительно уже, и пахло из него гадостно, как из помойки.

    — Вот уж не знаю! — ответил Владимир искренне.

    Коридор оборвался неожиданно, словно его обрезали. Просто внизу исчез пол, и пришлось замахать руками, чтобы не свалиться в черный провал. Твердая рука Ивана ухватила за плечо, помогла удержаться.

    — Спасибо, — процедил Владимир сквозь зубы. Сердце колотилось о ребра, точно обезумевший узник о стены клетки, а по телу гуляли мурашки от пережитого страха...

    — Не за что, — ответил Иван. — Нам вниз?

    — Да, тут должна быть лестница.

    Опустился на корточки и в свете фонаря тускло блеснул металл.

    Вытерев со лба пот, Владимир перевалил через край и начал спускаться. Ступеньки лязгали под ботинками, сырой воздух холодил горло, а руки, ставшие влажными, грозили соскользнуть. Хорошо еще, что колодец оказался достаточно широким и рюкзак не цеплялся за противоположную стену.

    Наверху возился Иван, время от времени доносилось его тяжелое дыхание.

    Они спускались долго. Руки онемели, налились свинцовой тяжестью, в ногах появилась ноющая боль, а груз на спине стал весить больше, чем Гималаи, когда Владимир опустил ногу и ощутил, что ступенек дальше нет, а под ступней — пол, восхитительно гладкий, с которого не упасть...

    Спрыгнул и едва сдержал стон — в икры и бедра словно вонзили по ножу — такая была боль. Некоторое время ждал Ивана. Тот соскочил с лестницы и зашипел сквозь зубы, точно змея, которой наступили на хвост. Спуск и ему дался нелегко...

    Владимир снял рюкзак, извлек из него флягу с минеральной водой. Пил жадно, точно верблюд, который неделю брел по пустыне. Когда напился, отдал флягу товарищу.

    Некоторое время слышалось сочное бульканье, потом резкий голос Ивана произнес:

    — Уфф, хорошо-то как! Сколько нам еще идти?

    — Меньше, чем прошли, — ответил Владимир, запихивая полегчавшую флягу на место и одевая рюкзак. — Ну, двинулись. Надо идти!

    Из колодца выход был один — через железную, невероятно проржавевшую дверь. Когда она распахнулась с громким, режущим слух скрипом, то в нос ударил мощный, словно спрессованный запах нечистот. Воняло так, словно все население города оправляло здесь нужду в течение сотен лет, забывая убирать за собой.

    Глазам путешественников предстали несколько невероятно толстых труб, положенных на каменное основание. Потолок нависал низко, на нем конденсировались и с тихим чмоканием падали вниз крупные капли воды.

    К толстым трубам со всех сторон подходили десятки более мелких. В одной из них была дыра, откуда текла мерзостная тягучая жидкость. С той стороны вонь была всего сильнее.

    Идти пришлось пригнувшись, совсем низко нависал потолок. При каждом шаге под ногами что-то чавкало, а протекающие по полу ручейки пахли совсем не водой.

    — Канализация! — прошептал Иван зло, когда они проходили по особенно вонючей и большой луже. Здесь не очень давно, судя по всему, прорвало трубу. Пробоину заделали, но натекшие нечистоты откачали не до конца.

    Смрад постепенно слабел, вернее, нос привыкал к нему и реагировал не так остро, но проход тянулся и тянулся, пуская время от времени в стороны отнорки, узкие и столь же противно пахнущие.

    Владимир считал их, и когда по левую руку появился пятый по счету, скомандовал:

    — Поворачиваем!

    Но не успел и шагу ступить, как замер, разом насторожившись. Спереди долетел слабый отблеск света, словно там, вдалеке, шел кто-то с мощным фонарем. Владимир спешно погасил свой источник света, дал знак Ивану.

    Они остались в полной темноте.

    Отблеск мигнул впереди еще раз, потом появился и стало ясно, что кто-то идет, приближаясь.

    — Назад, за угол! — скомандовал Владимир. — Отойдем на десяток метров и посмотрим, куда они свернут! И приготовь оружие!

    Они поспешно отступили. Владимир извлек пистолет и ощутил, как его тяжесть в руке заставляет успокоиться. Выработанные в армии рефлексы брали свое. Сердце забилось ровно, как метроном, эмоции замерли, скованные железной цепью рассудка, чувства обострились. Теперь он прекрасно слышал шаги приближающихся людей и даже видел сквозь мрак.

    За спиной щелкнул предохранитель. Иван готовился к бою.

    На толстом, лоснящемся боку канализационной трубы появилось и заплясало круглое световое пятно. Яркость его постепенно увеличивалась.

    Владимир поднял пистолет, сказал шепотом:

    — Прижмись к стене! Стрелять только по моей команде!

    Сам прислонился к трубе, распластался вдоль нее, точно намереваясь проникнуть через железную стенку. И в этот момент в проход шагнули люди. Сколько их было — трое или четверо, нельзя было разглядеть в неверном, мечущемся свете двух фонарей.

    Палец плотно лег на спусковой крючок. Одно движение и грохнет выстрел, а один из незнакомцев, которые любят гулять по подземельям, расстанется с жизнью...

    Передний из появившихся в проходе людей замер, сделал странное движение, поднося руку к лицу.

    — Фу, как тут воняет! — послышался молодой жизнерадостный голос.

    — Ничего! — ответил голос, принадлежащий человеку постарше. — Спустимся ниже, в настоящие подземелья, так там пахнет еще гаже!

    Они захохотали. Свет фонарей померк, заслоненный телами и стал потихоньку слабеть. С облегчением Владимир понял, что диггеры пошли в другую сторону, а затаившихся во тьме террористов не заметили. Оно и к лучшему.

    — Отбой! — сказал он, когда свет фонарей погас вдалеке. — Пронесло, слава всем богам!

    Сунул пистолет на место, вновь зажег фонарь на каске.

    В проходе, в который свернули, вонь была гораздо слабее, а труба, тянущаяся вдоль пола — нетолстой и судя по блестящей поверхности — довольно новой.

    Метров через пятьсот в стене на уровне пола обнаружилось квадратное отверстие толщиной в метр, забранное решеткой. Владимир еще раз сверился с планом и решительно опустился на колени.

    — Нам сюда? — с изумлением спросил Иван.

    — Да, — огрызнулся Владимир, изучая крепления решетки. — А ты думал, что в подземные этажи Следственного Изолятора Особого Назначения ведет отдельный коридор, светлый и чистый? Достань лучше отвертки. Они должны быть у меня в кармане рюкзака.

    Проржавевшие винты сопротивлялись, не желая вращаться. Отвертка срывалась, приходилось вставлять ее вновь и вновь. Владимир пыхтел, точно вспотевший бегемот и тихо ругался.

    Когда отвинтил все, то намучился так, словно в одиночку таскал здоровенные бревна. По лицу тек пот, а руки дрожали, как у записного труса. Хотелось лечь и помереть прямо тут, на холодном и сыром полу...

    В отверстие протискивался с трудом, точно червяк, разжиревший на конском навозе. Пока пролез, ободрал локти и коленки, а черта и его родственников помянул не один десяток раз. Иван подал рюкзаки, а затем полез сам. Владимир пока осматривался.

    По другую сторону стены обнаружился широкий и прямой коридор. Здесь было сухо, а на полу толстым пушистым одеялом лежала серая пыль. Под потолком виднелись закрытые решетками плафоны, но ламп в них не было.

    За спиной слышался скрежет и лязг — Иван подтаскивал решетку к стене, создавая видимость, что она привинчена, как и раньше. Вдруг с той стороны кто пойдет мимо.

    — Что здесь такое? — спросил он изумленно, оборачиваясь и отряхивая руки. — На канализацию не похоже!

    — Скорее всего, коридор ведет в бомбоубежище, — ответил Владимир, навьючивая на ноющую спину осточертевший рюкзак. — Построили его давно, более двух с половиной веков назад, когда ядерной войны боялись.

    Он сверился с планом и решительно свернул направо. Пол шел чуть вверх, так что шагать приходилось почти в гору. В стенах время от времени открывались двери, все как одна — железные, плотно пригнанные, с большими подвесными замками. Скорее всего, здесь когда-то и были склады, но ими давно не пользовались.

    Кончился коридор круглой площадкой, на которой вела вверх железная винтовая лестница, а люк в потолке, похоже, когда-то заварили намертво. В стенах чернели три двери, похожие друг на друга, точно близнецы.

    — Мы под тюрьмой, — сказал Владимир шепотом, словно его могли услышать и решительно направился к левой двери.

    Дернул за ручку, та с треском отвалилась — за многие десятилетия металл проржавел насквозь. Замок тоже оказался трухлявым, и после попытки поковырять в нем отмычкой раздался негромкий треск и инструмент заклинило намертво.

    — Что ты будешь делать! — Владимир в ярости саданул по двери ногой. Она задребезжала, заскрипела, а затем отошла чуть в сторону.

    — Смотри, открылась! — заявил Иван с такой радостью, словно нашел клад.

    В узком и сыром проходе, где они оказались, было сыро. Стены бесстыдно раззявили многочисленные трещины. На полу, когда туда попал луч фонарика, оскалила зубы здоровенная, с небольшую собаку, крыса.

    Сверкнули красные глаза, раздалось яростное шипение, затем цокот коготков, и зверь исчез.

    Но пока шли вперед, со всех сторон доносились шорохи и попискивание. Здесь шла своя жизнь, подземная, и людям в ней не было места. Владимир чувствовал полные злобы взгляды из темноты, Иван беспокойно озирался.

    Ход закончился тупиком. Дорогу путникам перегородила стена из кирпича. Красные блоки резко контрастировали с серым камнем стен, и было ясно — ход заложен гораздо позже, чем построили подземелье.

    — Куда дальше? — спросил Иван, тяжело дыша.

    — Никуда, — ответил Владимир, с кряхтением снимая рюкзак. — Здесь и будем закладывать! Прямо над нами, через этаж — камера, где держат Татьяну!

    Каски с фонарями сняли, установив так, чтобы свет падал на нужное место. Взрывчатку прилаживали долго и тщательно, затем Владимир извлек из рюкзака детонатор с таймером.

    Закрепил его, а затем нажал включатель. Раздался щелчок, прозвучавший громко, словно выстрел, и на небольшом экранчике появились светящиеся зеленым цифры.

    Некоторое Владимир тупо смотрел на них, затем воскликнул с сильнейшей тревогой в голосе:

    — Что за черт? Иван, погляди!

    Тот подошел, некоторое время вглядывался, звучно сопя. Похоже, от путешествия по сырым подземельям у него начался насморк.

    — До взрыва осталось пять минут тринадцать... двенадцать секунд, — сказал он спокойно, и тут же глаза его вытаращились, на лице проявился испуг. — Почему так мало?

    — Не знаю! — зло ответил Владимир. — Я проверял его перед выходом! Час там стоял, шестьдесят минут! Что-то сбилось!

    — Так отключи его!

    — Не могу! — Владимир поспешно вскочил, принялся судорожно натягивать на себя рюкзак. Лямки казались слишком короткими, не желали налезать. — А ты чего стоишь! Уходим, быстро! Его не отключить, не перепрограммировать!

    Каску нацепил на ходу. С места рванул по коридору.

    Испещренные трещинами стены побежали назад. Едва не наступил на толстую, видимо беременную, крысу. Та с визгом бросилась в сторону, Владимир от неожиданности чуть не упал. Выругался витиевато и матерно, побежал дальше, тяжело топая ботинками по сырому полу.

    Пробежали проржавевшую дверь, выскочили на круглую площадку. Тут Владимир не удержался, ударился плечом о железную лестницу. Но лишь зашипел от боли, а по коридору рванул, словно заправский спринтер.

    Пыль поднималась при беге в воздух, норовила налипнуть на лицо, залезть в легкие. Когда добежали до отверстия в стене, то Владимир был весь в сером налете, а дышал с хрипами, сплевывая комки гадостной мокроты.

    Свинченную решетку отшвырнул так, что она отлетела с грохотом. Втиснулся в отверстие, услышал треск разрываемой материи, но не обратил внимания. Порванный комбинезон — черт с ним, главное уйти подальше от взрыва.

    Он успел протащить в отверстие рюкзаки, когда бомба сработала.

    Сначала докатился тягучий мощный гул, словно при землетрясении. Затем пол затрясло, точно где-то рядом плясали пьяные великаны. В потолке начали открываться трещины, стены зашатались, а Иван, наполовину втиснувшийся в отверстие, испуганно замер.

    — Быстрее! — заорал Владимир зло.

    Иван дернулся, тут же раздался громкий треск, и потолок развалился прямо на глазах. Огромная глыба рухнула рядом с Владимиром, засыпав ботинки каменным крошевом. Трещина появилась на стене, большой фрагмент ее пошел вниз, словно чудовищная заслонка.

    Она ударила Ивана по ногам. Захрустели кости, тот дернулся и замер, закрыв глаза. Владимир похолодел. Волосы на голове встали дыбом.

    Несколько мгновений стоял неподвижно, понимая, что стоит на шаг от смерти. Судя по непрекращающемуся грохоту, что-то еще рушилось там, где была (да, теперь была) тюрьма. Но на том месте, где находились диверсанты, все затихло.

    Он опустился на корточки, осмотрел ноги Ивана. Все ниже середины бедер скрывалось в куче каменных обломков, самый маленький из которых был размером с детскую голову.

    На некоторое время замер, пытаясь решить, что делать. Непривычная растерянность овладела душой, мозг отказывался работать и Владимир чувствовал себя так, словно пытался поднять капельку ртути с помощью лома.

    Иван дернулся и застонал. На лице его, сером от каменной пыли, открылись полные муки глаза.

    — Как ты? — спросил Владимир.

    Некоторое время во взгляде напарника не было ничего, кроме страдания, затем он прояснился, и сквозь боль начало проступать знакомое упрямое выражение.

    — Что там с ногами? — прошипел Иван сквозь сомкнутые зубы.

    — Завалило камнями.

    — Там все так болит, — по лицу Ивана пробежала судорога, на лбу выступили крупные капли пота. — Идти я не смогу. Пристрели меня!

    — Как? Зачем?

    — Надо! Ты же не донесешь меня по этим подземельям до станции? А если и донесешь, то что будешь делать там?

    — Не донесу, — Владимир кивнул, яростно кусая губы и пытаясь найти выход из сложившегося положения.

    — Если не убьешь, они найдут меня! — проговорил Иван горячо. — Ведь не дураки, догадаются, как мы бомбу заложили! И стреляй в лицо, иначе опознают! Выйдут на вас...

    Голос слабел, но в нем звучала твердая решимость умереть.

    Владимир вытащил пистолет, и замер, будучи не в силах выстрелить в соратника. Несколько раз поднимал руку, и тут же опускал, чувствуя, как потеет ладонь и дрожь поселяется в предплечьях.

    — Ну! — прохрипел Иван. — Стреляй!

    — Не могу! — ответил Владимир. Его трясло, в душе горячим варевом кипел стыд, причудливо смешанный со злостью. На себя, на судьбу, на злосчастный таймер...

    — Тогда вытащи мой пистолет и дай мне! Сил на то, чтобы выстрелить, у меня хватит!

    Владимир содрогнулся. Очень медленно опустился на корточки, вытащил из кармана напарника теплое, нагревшееся от тела оружие. Некоторое время подержал, словно взвешивая, затем отдал в жадно подергивающуюся ладонь Ивана.

    — Иди, — сказал тот. — Я сначала отстрелю себе кончики больших пальцев, чтобы не опознали по отпечаткам! Передай привет нашим!

    Лицо его исказилось. Владимир поспешно отвернулся, чтобы не видеть слез соратника. Сказал глухо:

    — Русский народ не забудет тебя, — сам почувствовал, что говорит фальшиво, но остановиться не было сил. — Ты встанешь в один ряд с такими героями, как Александр Невский и президент Синев!

    Раздался странный скрежещущий звук. Владимир не сразу понял, что Иван смеется.

    — Не ври мне, — проговорил он. — Это будет, если только народ наш возродится... А в это даже я верю с трудом! Иди, пока я еще в сознании...

    Владимир вскинул на плечи рюкзак, и не оглядываясь, пошел по коридору. Он старался идти быстро, но все же услышал, как грохнули позади три выстрела — два почти подряд, а третий — чуть позже.

    Судорога сжала горло. Фонарь светил достаточно ярко, но поле зрения стало вдруг каким-то смазанным, словно шагал через густой туман...

***

    К вечеру похолодало. Из закрывших небо серых слоистых туч посыпал мелкий, совсем не майский дождик.

    Настроение у Виктора было под стать погоде. Хотелось плюнуть на все и уйти, но сделать этого было никак нельзя. Кто еще будет ковыряться в развалинах, недавно бывших тюрьмой?

    Майор стоял у самого края огороженного пространства, и видел, как по ту сторону сине-белой ленты, отмечающей закрытую зону, ведет репортаж корреспондент одного из центральных телеканалов.

    Перед ним застыл оператор с камерой, словно с чудовищно огромным и неудобным пистолетом, а репортер со сладкой улыбкой говорил что-то в объектив, поднеся к лицу микрофон, похожий на диковинный овощ.

    Виктор невольно прислушался:

    — ... совершенно уничтожили здание знаменитого следственного изолятора «Матросская тишина», — слова лились гладко, потоком, словно водопад, приковывали внимание, — который являлся одним из памятников старины.

    «Ничего себе!» — подумал Виктор. — «Что это за страна, где обычный СИЗО держат за памятник старины?».

    В кармане назойливо запиликал сотовый телефон.

    Виктор сделал несколько шагов в сторону, чтобы не мешать репортажу, прижал к уху трубку.

    — Да.

    — Товарищ майор! — донесся из телефона возбужденный голос капитана Делиева. — Мы тут кое-что нашли!

    — И что же? — спросил майор. Именно он два часа назад отдал приказ обследовать подземные коммуникации, которыми террористы, скорее всего, проникли под тюрьму.

    — Труп! Совсем свежий, сегодняшний! И недалеко от подвалов тюрьмы, на самой границе зоны разрушений.

    — И что, его обломками убило? — Виктор разочарованно подумал, что в этом случае вряд ли от погибшего много осталось.

    — Нет, — ответил капитан. — В руке пистолет, череп разворочен выстрелом в упор. Самоубийца! Судя по всему — один из террористов. Его завалило во время взрыва. И чтобы не достаться нам, он и убил себя.

    — Ничего себе! — брови майора взлетели вверх. — Вытаскивайте его. Попробуем опознать.

    — Сложно будет, — в голосе Делиева прорезалось сожаление. — Лицо изуродовано, а кончики больших пальцев он себе перед смертью аккуратно отстрелил. Безумец!

    — Если смотреть с другой точки зрения, то он герой, — пробормотал Виктор глухо. — Ладно, вытаскивайте все равно. Мало ли какая зацепка найдется.

    Голос капитана пропал, на смену ему явились короткие злые гудки. Виктор убрал телефон. Повернулся, и лицом к лицу столкнулся с командиром подразделения МЧС, чьи подчиненные разбирали завалины. В яркой желтой куртке, мокрой от дождя и каске модернового дизайна он смотрелся впечатляюще. Но на испачканном пылью усталом лице застыло угрюмое выражение.

    — Пойдемте, майор, — сказал он густым, басовитым голосом, напоминающим медвежий рык. — То, что мы откопали, вас заинтересует.

    Виктор поправил плащ, поплотнее нахлобучил капюшон и зашагал вслед за провожатым. Развалины ярко освещались прожекторами, за зоной действия которых начиналась темнота. Казалось, что кроме пространства, заполненного развороченными каменными плитами, обломками и кусками арматуры, которое ограничивают исполинские черные стены, в мире ничего нет.

    Ощущение это было столь реальным, что Виктор на мгновение содрогнулся. По телу пробежал озноб.

    Впереди открылся провал, на дне которого копошились фигуры в желтых куртках. Мелькали огни включенных фонарей, гудел мотор небольшого крана, который, словно маленький, но очень сильный слон, оттаскивал в сторону обломки.

    — Вот, — сказал офицер МЧС и отошел в сторону.

    На каменной плите лежали два тела. Взгляд майора сразу приковало то, на котором был испачканный и разорванный серый мундир. Словно в насмешку над погибшим, символ СКС — перечеркнутый золотой молнией ядерный гриб виднелся отчетливо и сверкал под холодным светом прожекторов. На белом, как мел, лице полковника Бритни застыло удивленное выражение.

    — Вы знаете его? — спросил офицер МЧС.

    — Да, — кивнул Виктор, и перевел взгляд на другое тело — маленькое, в серой одежде арестованного.

    Татьяне повезло меньше — тело ее было измято, словно женщина побывала в гигантской мясорубке, руки и ноги вывернуло так, что смотреть на них было больно. Но лицо сохранилось, и на нем застыла спокойная, понимающая усмешка. Словно погибшая террористка и после смерти чувствовала превосходство.

    — Ее мы заберем, — сказал майор, с трудом отведя взгляд от трупов. — А по поводу офицера СКС имеет смысл позвонить...

    Из-за спины, от границы огороженной зоны донесся какой-то шум, крики. Виктор невольно замолчал, обернулся.

    Через развалины, спеша и спотыкаясь, бежал майор Спирс. Лицо его мокро блестело, а фуражка из-за спешки сбилась на бок. За ним не успевал один из постовых, размещенных вокруг развалин. Глаза его гневно сверкали.

    — Стойте! — кричал он. — Вы не имеете права здесь находиться!

    — Спокойно, товарищ сержант, — сказал Виктор. — Все в порядке. Ему можно.

    — А, ну раз так, — несколько растерялся милиционер, затем козырнул и отправился назад, к своему посту.

    Майор, увидев погибшего полковника, замер, точно налетев на стену. На лице его медленно разливалось отчаяние. На мгновение Виктор даже ощутил жалость к ранее столь надменному и спокойному офицеру СКС.

    — Не может быть, — прошептал Спирс потрясенно. Даже в эти минуты он говорил по-русски, и Виктор невольно заподозрил, что этот язык для него родной. — Это невозможно! Не верю. Не верю!

    Крик взлетел к темным небесам, с которых продолжало все так же безостановочно капать, словно прохудилась невообразимо огромная крыша. МЧСники, копошащиеся в развалинах, на мгновение замерли, а затем вновь вернулись к работе. Гулко вздохнул их командир.

    — Он ведь хотел отправить на допрос меня, — проговорил Спирс с горечью, — а ехать в Санкт-Петербург сам! Как все глупо получилось! Я узнал о взрыве, только сойдя с поезда, полчаса назад! До сих пор не могу поверить!

    — Придется, — жестко сказал Виктор. — Иного выхода нет.

    Он повернулся к офицеру МЧС.

    — Если необходимо подписать какие-либо бумаги, то лучше это сделать сейчас. Эксперты справятся без меня, а в такой дождь мне тут делать нечего. Отдам распоряжения относительно тела и поеду к себе, в управление, — он повернул голову к СКСнику. — Кстати, майор, если вздумаете обсудить пути более конструктивного сотрудничества наших ведомств, то сможете найти меня там же.

    Спирс промолчал. Он не отрываясь смотрел на тело полковника, а по лицу майора Специальной Контрольной Службы текли совсем не дождевые струи.

Глава 7. Двадцать пятое мая.

От Ивана до Фомы,
Мертвые ль, живые,
Все мы вместе — это мы,
Тот народ, Россия.

А. Твардовский

    От Москвы-реки тянуло холодом. Словно не май на дворе, а апрель или вовсе март, когда еще лежит снег, а весна только пробует силы на оставшемся от зимы наследстве.

    Пока Владимир шел от остановки автобуса до здания речного порта, успел изрядно замерзнуть. Хорошо еще, что закончился дождь, а ясное голубое небо обещает теплый день. Правда пока солнце невысоко поднялось над горизонтом и не успело как следует разогреться.

    Внутри порта оказалось тепло и сухо. По коридорам толкались деловитые люди. Владимир поначалу замер, не зная, куда обратиться. Потом остановил сурового вида девушку с огромной кипой бумаг. Та глянула с неудовольствием, но подсказала, в какой кабинет обратиться.

    Он поднялся на пятый этаж и оказался перед дверью, украшенной большой табличкой, буквы на которой гордо горели золотом «Начальник отдела транспортных перевозок».

    Взялся за ручку, повернул. Дверь послушно отъехала в сторону.

    Взгляду предстала обширная приемная. Стены украшены специальными полочками, на которых стоят горшки с цветами и вьющимися растениями. Свет падает через огромное окно, в воздухе — тонкий, приятный аромат зелени. За столом — секретарша, почти точная копия той девушки, что подсказала дорогу.

    — Что вам угодно? — спросила она, оторвав взгляд от монитора.

    — Мне необходимо получить груз, прибывший сегодня ночью из Санкт-Петербурга.

    — Секундочку, — секретарша вскочила, цокая каблучками, подошла к двери, ведущей непосредственно в кабинет. Заглянула внутрь так, чтобы попка в короткой юбочке соблазнительно выпятилась.

    Владимир невольно усмехнулся.

    — Заходите, — проговорила секретарша, поворачиваясь к посетителю. — Вагиз Назарбекович примет вас.

    Кабинет оказался обставлен в том же стиле, что и приемная. Зеленый плющ на стенах, много света и воздуха. Невысокий мужчина, напоминающий внешностью хана из фильмов про средневековую Бухару, плохо вписывался в такую обстановку.

    «Ему бы халат и кальян!» — невольно подумал Владимир, усаживаясь на предложенный хозяином стул. — «По сторонам — пару телохранителей с саблями, а перед ним чтобы голые красавицы плясали!».

    — Чем могу служить? — голос у «хана» оказался неожиданно писклявым.

    — Сегодня ночью из Питера должен был прибыть мой груз, — Владимир щелкнул застежками кейса, вытащил бумаги. — Хотелось бы получить!

    Начальник транспортного отдела принял документы, некоторое время их рассматривал. Защелкал клавишами компьютера, а на монитор уставился с таким вниманием, словно рассматривал порнографические картинки.

    — Вашу идентификационную карту, — попросил он, протягивая руку с толстыми, как сосиски, пальцами.

    Вставил квадратик величиной с ладонь в считывающее устройство, вновь бросил взгляд на монитор. В темных, словно вишни, глазах, медленно проступило изумление.

    — Груз прибыл на имя Пороховщикова Игоря Геннадиевича, — сказал Вагиз Назарбекович подозрительно. — Это не вы!

    — Господин Пороховщиков — инвалид, и ему добраться сюда трудно, — сказал Владимир. — А среди бумаг, что я отдал вам, есть доверенность на мое имя.

    — Ах, да-да...

    Чиновник еще некоторое время рылся в бумагах. Затем еще раз прикоснулся к клавиатуре и из узкого рта принтера пополз белый язык распечатки.

    — Берите накладную, — начальник отдела транспортных перевозок протянул посетителю его идентификационную карту и широко улыбнулся. — И проходите в отдел доставки. Это на первом этаже, от лестницы направо. Можете забирать свою «художественную помощь». Что там, кстати?

    — Статуи, наверное, — пожал плечами Владимир, поднимаясь со стула.

    «Знал бы ты, что там за помощь — не сидел бы так спокойно» — пришла мысль, полная какой-то затаенной злости. Вспомнился Иван, погибший вчера, и из кабинета начальника транспортного отдела Владимир вышел в отвратительном настроении...

   

    Шестеро здоровенных грузчиков, пыхтя и матерясь, вытаскивали огромный ящик из кузова грузовика. Синие форменные робы, украшенные знаком транспортного агентства, промокли от пота, от работяг валил пар, хорошо заметный в прохладном воздухе.

    — Что там такое? — спросил старший из грузчиков, дыша, словно выброшенный на берег сом, когда груз оказался на асфальте.

    — Художественные ценности, — проговорил Владимир веско, глядя в горбоносое, типично кавказское лицо грузчика.

    — Культура, мать ее, — ответил тот, а другой грузчик выразительно сплюнул.

    — Куда тащить-то? В дверь точно не пролезет!

    — А там, сбоку есть вход в подвал, — Владимир показал. — Он широкий, как раз для таких грузов. Несите туда. И осторожно!

    — Ладно-ладно, — буркнул старший грузчик, утирая лоб грязным рукавом. — Не учил бы ты нас, командир, а лучше бы помог!

    Присоединяться к рабочим Владимир, естественно, не стал. Дошел вместе с ними до широких дверей, ведущих в подвал, и набрал код на панели замка. Створки с тихим гулом отъехали в стороны.

    Обнажились ведущие вниз ступени, полозья для спуска грузов.

    Установленный на них ящик поехал вниз гораздо быстрее, чем Владимир ожидал. Сердце екнуло, но могучие руки грузчиков в нужный момент подхватили, не дали упасть.

    Работяги напряглись, закряхтели и вскоре ящик с «художественной помощью» стоял у стены.

    — Ну что, командир, дело сделано, — сказал старший из грузчиков, подходя к Владимиру. Лицо его блестело от пота, а дыхание было тяжелым. — Не угостишь ли чем, по обычаю?

    — Водкой? — поинтересовался Владимир.

    На лицах грузчиков образовались брезгливые одинаковые улыбки.

    — Мы не какие-нибудь пьяницы из русского квартала, — проговорил старший раздельно. — Мы — честные аварцы. Нам надо кормить семьи! По десятке на каждого будет достаточно!

    Владимир сдержал гнев, вспыхнувший в душе при слове «пьяницы», полез в карман. Наличных денег оказалось как раз достаточно.

    — Благодарствуем, — старший из грузчиков оскалился в улыбке. — Пошли, ребята.

    Они один за другим выбрались из подвала, оставив после себя запах крепкого мужского пота. Заревел мотор грузовика, послышался шорох шин по асфальту.

    Владимир дождался, когда все стихло, нажал кнопку на вмонтированном в стену пульте. Двери подвала закрылись. Слабенькая лампочка под потолком силилась разогнать полумрак, но удавалось это ей с большим трудом. В углах подвала царствовала тьма, превращая сваленные там кучи хлама в нечто страшное и непонятное.

    С тихим шипением распахнулась дверь лифта, приехавшего сверху. В его кабине обнаружился Игорь Пороховщиков. Зажужжал мотор инвалидной коляски и вскоре хозяин мастерской оказался рядом с Владимиром.

    — Это она? — спросил он, указывая на ящик, который огромным гробом возвышался около стены.

    — Она, — кивнул Владимир, почти физически чувствуя, как резкий голос художника скребет по ушным перепонкам, словно наждак.

    — Открой, посмотрим, — Пороховщиков двинул коляску чуть вперед. Поднялась его худая рука, указывая на одну из стен. — Там должен быть топор. Возьми.

    На пожарном щите действительно нашелся топор. Лезвие было тупым, словно его никогда не точили, а на рукояти сохранились следы красной краски. Но для того, чтобы вскрыть ящик, он вполне сгодился.

    Доски трещали, скрипели, не желая поддаваться, гвозди, в стороны летели щепки и опилки. Владимир слегка вспотел, орудуя топором, а когда прочная крышка наконец подалась, вздохнул с облегчением.

    Внутри, маслянисто отблескивая серебристым металлом, на специальных распорках, исключающих контакт со стенками, лежала бомба. Она не выглядела грозно или опасно. Обычный цилиндр — размером в человеческий рост и толщиной в метр.

    Сверху был закреплен пульт дистанционного подрыва в виде сотового телефона.

    Владимир протянул руку и взял его. Прибор удобно лег в ладонь, а при нажатии клавиши включения на панели замигали огоньки, похожие на маленькие злые глаза.

    — И вот это, — спросил Игорь, и голос его был хриплым, — способно уничтожить всю Москву?

    — Не всю, — ответил Владимир, изучая пульт. — Но большую часть — точно.

    — Да, — художник усмехнулся. — Когда одним движением пальца ты способен убить такую прорву народа, то невольно чувствуешь себя богом.

    — Скорее — дьяволом! — ответил Владимир мрачно.

    — Неважно, — Пороховщиков махнул рукой, затем замолчал на мгновение, а когда заговорил вновь, то в голосе его была горечь. — Ты знаешь, Володя, мне кажется, мы слишком далеко зашли...

    — И ты, Брут? — усмехнулся Владимир, чувствуя, как поднимается из глубины души злость. — И ты готов пойти за Станиславом?

    — Нет, — покачал головой художник. — Ты меня не так понял. Я не сомневаюсь в нашем деле, в том, что мы должны сражаться за свои права, пусть даже с помощью терроризма! Но ядерная бомба...

    Вновь наступила пауза. Слышно было, как жужжит залетевшая в подвал муха.

    — Мы вместе служили, — Пороховщиков опустил голову. — Вместе воевали. Ты меня знаешь. Я не предатель. Но хотя китайцы виноваты в том, что я остался без ног, я не обрадуюсь, если в Пекине или Шанхае сработает ядерная бомба. А ты хочешь взорвать ее в Москве. Сердце России надолго окажется необитаемым...

    — Да, я готов пойти на это! — сказал Владимир зло, ощущая, что невольно сжимает руки в кулаки. — И лучше пусть здесь будет ядерная пустыня, чем город, принадлежащий азиатам и кавказцам!

    — Я понимаю тебя, — художник печально вздохнул. — И не буду отговаривать. Ведь если ты взорвешь бомбу, то я погибну одним из первых...

    На узких губах Пороховщикова появилась улыбка, бледная, словно ночная бабочка.

    — Мы все умрем, — проговорил Владимир без прежнего пыла. — Раньше или позже. Вопрос лишь в том — как? С честью, или словно смердящие псы, в сточной канаве...

    Он замолчал, бросил взгляд на часы.

    — Мне пора на занятия! Потом еще поговорим!

    — Конечно, — ответил Игорь, включая мотор коляски и направляя ее к лифту. — Пойдем, провожу тебя.

***

    Парадный мундир, идеально погнанный по фигуре, в то же самое время нещадно жал, а ботинки казались настолько неудобными, словно были на два размера меньше. Чувствовал Виктор себя крайне неуютно.

    Помимо всего прочего, в приемной министра внутренних дел было очень жарко, и хотелось выйти и глотнуть свежего воздуха.

    Сидящий рядом полковник Мухаметшин выглядел мрачнее тучи. Свежевыбритый подбородок блестел, точно смазанный маслом, а глаза начальника антитеррористического отдела были красные, словно у кролика. Дает знать о себе бессонная ночь.

    Вызов к министру последовал неожиданно, и собираться пришлось в спешке. Виктор держал на коленях тонкую папочку с материалами, которые могут заинтересовать высокое начальство, и она все время норовила выскользнуть из мокрых от пота рук.

    Несмотря на срочность вызова, в приемной их продержали почти полчаса. Полковник уже начал беспокойно шевелиться, проявляя желание покурить, когда секретарша медовым голосом проговорила:

    — Господин министр готов принять вас. Проходите.

    Полковник тяжко вздохнул, а поднимался со стула с такой натугой, словно на плечах у него тяжеленная штанга. Виктор ощутил, как сердце тревожно забилось.

    Тяжелая дверь темного дерева распахнулась беззвучно. За ней кабинет — размером с хорошую залу. Через большие окна падает яркий дневной свет, стены отделаны резными панелями. Над головой хозяина, восседающего за огромным черным столом, выточенным словно из каменной глыбы, портрет президента.

    — Прошу вас, — министр, подтянутый и элегантный, поднялся навстречу гостям. На лице его играла дружелюбная улыбка, но глаза были холодные, изучающие.

    Виктор сел на предложенный стул, чувствуя себя змеей под взглядом заклинателя. Рядом умостился тяжело пыхтящий полковник. От него несло потом, словно от пахотного коня.

    — Итак, господа, — проговорил министр и тут же улыбку словно сдуло с его лица, — я весьма недоволен вами.

    Сказано это было таким тоном, что Виктор напрягся, ожидая, что последует немедленное распоряжение о снятии с должности, понижении в чине, переводе на Чукотку, отдании под суд, расстреле...

    — Да, я недоволен, — повторил министр. — Террористы взрывают тюрьму, следственный изолятор специального назначения! И как я, например, могу чувствовать себя после этого в безопасности?

    — Никто не может чувствовать себя в безопасности там, где есть терроризм, — сказал Мухаметшин твердо.

    — Верно, — неожиданно легко согласился министр. — Так что президент готов пойти на крайние меры. Терроризм жестко завязан на националистическое движение, и такая ситуация уже была в нашей стране. В конце двадцатого — первой половине двадцать первого века. Но с ней удалось справиться.

    — Вы имеете в виду действия генерала Суханова? — звенящим от напряжения голосом спросил Виктор. — Который сумел организовать тотальное истребление целого народа в течение двух недель? И какой же народ вы хотите уничтожать на этот раз? Если русский, то вам придется отправить на расстрел и меня!

    — Ну, не принимайте все так буквально, — министр улыбнулся. — Вряд ли мы пойдем на такие меры. Расскажите лучше о взрыве. Молчите, полковник, я хочу послушать майора Белкина!

    — Несомненно, его осуществили представители Российского национального комитета, — проговорил Виктор осторожно, глядя в то же время на министра. В голове зашевелилась злая мысль — «А ты сам-то какой национальности? Судя по фамилии, уж точно не русский...». — С целью уничтожения попавшей в наши руки террористки Нафановой. И цели своей они, к сожалению, достигли.

    — Это я понял, — иронично усмехнулся министр. — Дальше!

    — При взрыве также погиб полковник СКС Бритни.

    Министр помрачнел, на лицо его набежала тень.

    — Это я тоже знаю. Жаль, жаль...

    — Кстати, — вмешался полковник Мухаметшин. — Почему поисками ядерной бомбы занимается не местное отделение Службы, а приехавшие офицеры со своим персоналом?

    — Это необходимо, — министр зачем-то оглянулся, словно взглядом мог обнаружить подслушивающие устройства. — В штаб-квартире СКС подозревают, что в местном отделении есть осведомитель, работающий на террористов. Если вести работы обычным порядком, то злоумышленники будут знать о ней все и легко уйдут от тех, кто их будет ловить.

    — Ничего себе, — протянул полковник. — Кто бы мог подумать...

    — Так что, господа, — министр глянул сурово, — хотите вы или нет, но сотрудничать с майором Спирсом вам придется.

    Мухаметшин протестующе засопел, но выразить возмущение ему не дали.

    — Никаких возражений, — министр поднял руку. На запястье блеснули дорогие часы, — лучше расскажите мне о том, что вы планируете делать. Через час мне ехать к президенту, и я хочу обладать всей информацией!

***

    На кафедре царила спокойная, расслабляющая атмосфера. Парил на столе вскипевший чайник, пахло лимоном и свежей заваркой. Владимир, совершенно опустошенный после трех пар лекций, сидел в углу и смотрел, как в комнате один за другим появляются коллеги, закончившие занятия.

    Зазвенели извлекаемые из шкафа чашки и Зара Асламовна, секретарь кафедры, принялась разливать чай. Послышалось легкое журчание, аромат заварки стал сильнее.

    Первую чашку ухватил, как обычно, нетерпеливый Али Мехмедович. Глотнул и тут же скривился — жидкость оказалась слишком горячей.

    — Вперед батьки в пекло не суйся, — с улыбкой заметил доцент Осипенко. — Куда торопишься-то?

    Пили чай, в коридоре было тихо — студенты дневного отделения покинули институт, вечерники еще не появились, и сама собой завязалась беседа.

    — Нет, не могу я понять терроризм, — сказал Али Мехмедович, протирая вспотевший лоб носовым платком. — С точки зрения потомственного интеллигента — не могу. Зачем взрывать тюрьму?

    — Говорят, что в ней содержался опасный для них свидетель, — осторожно заметил ассистент Назарбаев. — Вот и убили его.

    — Что, разве нет других способов это сделать? — Али Мехмедович всплеснул руками. Весь вид его выражал крайнее негодование. — Нет, надо уничтожать древнее здание, убивать многие десятки человек!

    — Попробовали бы вы сами, Али Мехмедович, — сказал Владимир с улыбкой, — проникнуть в хорошо охраняемое здание, в камеру, убить свидетеля и после этого еще и выбраться оттуда живым, не оставив следов! Я не представляю, кому это под силу. Разве что суперменам, героям романов писателя Головачидзе!

    — Да, задачка непростая, — Али Мехмедович слегка смутился, но тут же вновь затараторил, как ни в чем не бывало. — Но стоит отметить, что эти террористы ведут борьбу за национальные интересы русских! Такое в мировой истории мы видим впервые — чтобы представители титульной национальности прибегали к террору!

    — Так и не было такого в новой истории, чтобы представители титульной национальности оказывались в собственной стране в меньшинстве, — проговорил Владимир, отставляя опустевшую чашку.

    — Подобная ситуация, что бы мы о ней не думали, привела к нестабильности государства! — вмешался в беседу Моисей Аронович, самый старший из работников кафедры. Ему давно перевалило за семьдесят, но он сохранял ясность и подвижность ума. — И я думаю, что дальше ситуация будет только хуже! Тяжелого политического кризиса не миновать.

    — Это еще почему? — вскинулся Али Мехмедович.

    — Ни одна империя... не кривитесь, Али! Империя не означает формы правления, а всего лишь определенный тип государственного мышления! Россия всегда была империей! — Моисей Аронович оглядел собеседников, словно выискивая противоречащих, но никто не стал возражать. — Так вот, ни одна империя, не сумевшая сохранить ядро — титульную народность, ее создавшую — не выжила! Вспомним Рим. Как только римляне растворились среди других народов, потеряли самосознание и доминирующее положение, громадная держава рухнула! Точно так же — империя Чингизидов. Турецкая держава выродилась, когда ядром ее армии стали славяне-янычары! Последний пример — Соединенные Штаты Америки. Уж на что могучее было государство — почти весь земной шар под себя подмяло! А когда этнос агнлоамериканцев, выходцев из восточных штатов, потерялся среди негров, латиноамериканцев, итальянцев и китайских эмигрантов — тут же вам гражданская война и распад государства! Как мне кажется, то же ждет и нас, причем довольно скоро...

    — Так что, у России нет будущего? — охрипшим голосом спросил Осипенко.

    — Когда-то президент Путин сказал, — проговорил Владимир негромко, но все сразу повернулись к нему. В глазах — жадное внимание, — «Или Россия будет великой, или ее не будет вовсе». Если русский народ не возродится во всем величии, то гибель державы неизбежна. А то, что родится на ее обломках, уже не будет Россией.

    В комнате наступила гробовая тишина. Слышно было, как топает кто-то в коридоре, как грохочет ведрами уборщица в расположенном за стеной актовом зале.

    Звонок телефона хлестнул по нервам, словно электрический разряд. Все одновременно вздрогнули, а Зара Асламовна, едва не опрокинув чайник, поспешно взяла трубку.

    — Владимир Святославович, это вас!

    Он ощутил некоторое удивление — кто бы это мог быть, но трубку взял.

    — Я слушаю.

    С другого конца провода донесся напряженный, словно тетива, голос Николая:

    — Привет. Станислав только что позвонил.

    — Куда? — задал дурацкий вопрос Владимир, ощущая, как сердце начинает колотиться все чаще, а рука невольно тянется к карману, в котором лежит предмет, лишь внешне похожий на сотовый телефон.

    — Сам понимаешь, куда, — контрразведчик сочно выругался. — Быстрее к нему на квартиру. Тебе ближе — может, еще успеешь их опередить. В любом случае, что бы ни произошло там, жди меня в кафе «Бегония». Оно в квартале от дома Станислава. Понял?

    — Да, — Владимир положил трубку на место, а затем, стараясь двигаться неторопливо, поднялся. — Вынужден вас покинуть, коллеги. Я пойду.

    — Счастливчик, — с улыбкой пробурчал Осипенко. — Мне еще две пары отрабатывать!

    Владимир вышел в пустынный коридор. У расписания толклись несколько студентов. Не стесняясь их, он побежал. Так, как не бегал, наверное, со времен службы в армии.

    Вихрем промчался по коридору. Ботинки простучали по мрамору лестницы, ладонь скользнула по лакированным перилам, и вот он уже в вестибюле первого этажа.

    Охранник посмотрел изумленно на бегущего преподавателя, но Владимиру было не до него. Он пробежал через вертушку с такой скоростью, что та закрутилась с недовольным гулом.

    На улице прохладный воздух попал в разгоряченное горло. Владимир закашлялся, но не замедлил шага. Бросился к вечно стоящим чуть в стороне от здания университета светло-желтым машинам такси.

    — На Чертановскую, быстро! — сказал он, открывая дверцу.

    Не привыкшее к тому, что на него шмякаются со всей силы, сиденье жалобно заскрипело, взревел мотор, и машина рванула с места. Таксист не стал спрашивать — что да как. Видно, что торопится пассажир. Глядишь, за скорость еще доплатит.

    Ветер шелестел в полуоткрытом окне, неся запахи листвы и мокрого асфальта, негромко играла магнитола, по сторонам стремительно проносились дома. Шофер ехал рискованно, но правил не нарушал, настороженно зыркал в зеркальце заднего обзора большими темными глазами.

    А Владимир все не мог отдышаться. Грудь ходила ходуном, в ней что-то хрипело и хлюпало. Воздух вырывался изо рта горячий, словно из топки. «Да, запустил я себя!» — подумал он невольно.

    — Куда точно ехать? — спросил водитель, когда машина с визгом и лязгом выметнулась на Симферопольский бульвар.

    — На Черноморском бульваре остановите, — буркнул Владимир, извлекая идентификационную карту и вставляя ее в считывающее устройство. — Прямо на перекрестке.

    Таксист удовлетворенно улыбнулся, когда со счета клиента на его перетекло денег в полтора раза больше, чем полагалось по счетчику. Когда машина остановилась, сказал приветливо:

    — Счастливого пути!

    Но Владимир его не слушал. Он выскочил на тротуар и скорым шагом двинулся на запад, к Азовской улице.

    Пройдя два квартала, Владимир свернул. Прошел небольшой скверик, где на скамейках чинно сидели бабушки, а посередке высился памятник президенту Синеву, творцу экономического чуда середины двадцать первого века.

    Сразу за сквером начинался огромный дом типа «китайская стена», построенный еще в середине прошлого века и населенный в основном небогатыми людьми. В нем-то и жил Станислав.

    Владимир свернул за угол и едва не споткнулся на ровном месте. У третьего подъезда, который ему как раз и был нужен, стояли несколько сине-белых милицейских машин. Расположившиеся вокруг них сумрачные парни в форме и с автоматами глядели сурово и решительно, и чтобы не вызывать подозрения, Владимир прошел мимо и зашел в соседний подъезд.

    Кулаки сжимались, в груди клокотала ярость. «Опоздал, опоздал!» — ругался мысленно Владимир, поднимаясь по лестнице. — «И зачем мы только ждали? Надо было его ликвидировать еще тогда!».

    По телу растекалось липкое ощущение страха.

    Устроившись у окна на лестничной площадке, он видел, как из подъезда вышел Станислав в сопровождении двух милиционеров. Шел предатель медленно, сгорбившись и опустив голову.

    При взгляде на него Владимир сжал зубы, чтобы сдержать рвущиеся с языка ругательства. Руки молили об оружии, о снайперской винтовке, из которой с такого расстояния просто невозможно промахнуться...

    Станислава посадили в одну из машин. Милиционеры споро заняли места, взревели моторы и милицейская кавалькада скрылась в отдалении. Только в этот миг Владимир ощутил, что на площадке, на которой он стоит, резко воняет кошачьей мочой, а в углу высится куча разнообразного мусора...

    Хлопнула дверь, на пролет выше появилась дородная светловолосая тетка в цветастом платье. При виде чужака взгляд ее стал подозрительным.

    — Ходят тут всякие, — сказала она сурово. — И зачем? Позвать, что ли, Ивана? Он чужаков не любит, особенно евреев...

    Кипя, точно перегревшийся самовар, Владимир поспешил вниз. Еще не хватало, чтобы его здесь запомнили! Вонь шибала в нос и заставляла прибавлять шаг. Наверху ругалась местная жительница.

   

    В кафе «Бегония» было почти пусто. В углу компания молодых людей в черных куртках потребляла пиво. Слышались сильные голоса и взрывы хохота, сверкали бритые головы.

    Владимир сел подальше от них, за столик рядом со стойкой. Едва успели принести заказ — черный кофе, как хлопнула дверь и появился Николай. Лицо его было осунувшееся, глаза глядели тревожно.

    — Ну что? — спросил он, подсаживаясь к Владимиру. — Опоздал?

    — Да, — кивнул тот убито и отхлебнул из чашки. Напиток оказался неожиданно хорошим, но даже вкус кофе не мог смыть горечь неудачи. — Перед самым носом увезли!

    — Ясно, — кивнул контрразведчик. — Что думаешь делать?

    — Не знаю, — пожал плечами Владимир. — Он ведь выложит все на первом же допросе. И про тебя и про меня.

    — Я знаю, — брови Николая сошлись к переносице, а лицо словно окаменело. — И допрос этот состоится очень скоро...

    Сбоку послышались тяжелые шаги, носа коснулся запах пивного перегара. Владимир поднял голову.

    Двое крепких ребят из той компании, что сидела в углу, топтались у самого столика. Лица их были одинаково невыразительными, на них застыла гримаса злого упрямства.

    — Чего надо? — недружелюбно поинтересовался Николай.

    — Валите отсюда, жиды пархатые, — заявил тот из парней, что слева, с пронзительно синими, словно сапфиры, глазами. — Вам тут, в русском квартале, не место!

    — А вы кто такие? — спросил Владимир, а про себя подумал с горечью «Понятно, почему в том подъезде так грязно. Там живут мои соплеменники!».

    — Мы, — гордо выпятил грудь синеглазый, — русские националисты!

    — А с чего вы взяли, что мы евреи? — спросил Николай. По его лицу было видно, что контрразведчик несколько опешил.

    — А все, кто нам не нравится — жиды, — медленно, рокочущим голосом проговорил второй из парней, с толстой шеей и квадратной челюстью киногероя.

    — Мы с ними боремся, отстаиваем права русского народа! — торопливо сказал второй.

    — И как же? — поинтересовался Владимир. Страха не было, лишь злость на «националистов», которые только и способны хлестать пиво по кабакам и издеваться над теми, кто слабее.

    — Мы их бьем! — рявкнул парень с квадратной челюстью и шагнул к сидящим, намереваясь перейти к практике «борьбы за интересы русского народа». Но неожиданно он сбился на полушаге, занесенная рука замерла, а взгляд прикипел к раскрытому удостоверению, которое появилось в руках Николая.

    — Э, просим прощения, — поспешно заговорил синеглазый, на лице его появился страх. — Господин майор, мы просто пошутили... Надеюсь, вы...

    — Убирайтесь! — сказал Николай тихо. Борцов с жидами словно ветром сдуло. Контрразведчик убрал удостоверение майора милиции и невесело улыбнулся.

    — Вот твари!

    — Да, — согласился Владимир. — Так что делать будем?

    — Есть один вариант, — Николай вздохнул, в глазах его мелькнула нерешительность. — Я смогу пройти в здание УВД и убить предателя.

    — Так тебя схватят!

    — Не успеют, — контрразведчик неожиданно посмотрел на Владимира с такой грустью, что того пробрала дрожь. — Время на то, чтобы пустить пулю в лоб, у меня останется!

    — Ты думаешь, это стоит того?

    Николай молча кивнул. Лицо его было решительным.

    — Татьяна, Иван, теперь ты... — сказал Владимир, чувствуя, что грудь готова лопнуть от боли. — Зачем жить, если вы все уходите?

    — Кто-то должен продолжать борьбу! И лучше всего, если это будешь ты. Твоя смерть была бы невосполнима, а ты найдешь новых людей, лучших, чем мы!

    — Это вряд ли! — заявил Владимир убежденно.

    — Ладно, времени нет, — контрразведчик бросил взгляд на часы и поднялся. — Они уже довезли его.

    — Успеешь? — спросил Владимир, вставая.

    — У меня машина с мигалкой.

    Они вышли из кафе, обнялись. Лицо контрразведчика было спокойным, просветленным, словно неизбежная смерть не пугала его.

    — Прощай! — сказал он, садясь в серый, обтекаемой формы автомобиль.

    — Прощай! — ответил Владимир, глядя, как машина с ревом исчезает за поворотом.

***

    После поездки к министру у Виктора страшно разболелась голова. Целый день мучился, пока не выкроил время зайти в медицинский центр управления. Провел там час вдали от телефонов, компьютера и суеты расследования, вышел отдохнувшим и посвежевшим.

    После процедур голова была приятно легкой, в ней не чувствовалось напряжения, а тело слегка покалывало, словно по нему бегали электрические заряды.

    Но блаженное состояние продолжалось недолго. У самого входа в кабинет Виктора поймал капитан Асланян. Глаза его были вытаращенные, усы топорщились, точно у испуганного кота.

    — Товарищ майор, товарищ майор, привезли! — затараторил он.

    — Кого? — недоуменно спросил Виктор, с ужасом чувствуя, как череп наливается хорошо знакомой свинцовой тяжестью, а из тела уходит приятная истома.

    — Без вас позвонил человек! — от возбуждения капитан едва не подпрыгивал, а во всегда правильной речи неожиданно прорезался кавказский акцент. — Он сообщил, что обладает данными относительно террористов, что сам из них!

    — Когда его привезли?

    — Только что! — Асланян преданно ел глазами начальство.

    — Хорошо, — Виктор похлопал подчиненного по плечу. — Ведите его ко мне.

    Он вошел в кабинет. Тут пахло остывшим кофе, а за окном сгущался майский вечер. На темно-фиолетовом небосклоне зажглись желтые и белые глаза звезд. Виктор отгородился от их пристальных взглядов шторой и включил свет.

    Раздался стук в дверь.

    — Войдите! — крикнул Виктор, устраиваясь в кресле.

    В кабинете появился Асланян, а за ним, сопровождаемый конвойным, высокий мужчина с широкими плечами борца. Голова была опущена, а сильное тело казалось больным.

    — Присаживайтесь, — сказал Виктор. — Вы, капитан, останьтесь.

    Здоровяк опустился на стул, который заскрипел под его могучим телом. А когда пришедший поднял глаза, то Виктор едва не отшатнулся — такая в них была боль. Да, непросто далось ему решение прийти сюда...

    Асланян устроился чуть в стороне.

    — Как вас зовут? — спросил Виктор как можно мягче. Любой нажим сейчас будет губителен.

    — Станислав, — ответил здоровяк и тяжело вздохнул. — Станислав Мержевский.

    — И что вы хотите нам сообщить? — поинтересовался Виктор.

    — Я... это, хотел! Ну рассказать... как и кто взрывал!

    Закончив эту сложную фразу, Станислав замолчал. Видно было, что он сильно нервничает. Слова лезли из него с трудом, точно им приходилось протискиваться через узкое и неудобное отверстие.

    — Рассказывайте, — подбодрил собеседника Виктор. — Мы вас очень внимательно слушаем...

    Но не успел Станислав раскрыть рта, как резким и неприятным звонком разразился телефон экстренного вызова, связывающий майора Белкина с общей приемной отдела.

    Виктор схватился за трубку, словно за шею смертельного врага, прорычал сердито:

    — Майор Белкин слушает!

    — Товарищ майор, — в голосе дежурного офицера угадывалось не положенное по уставу удивление. — К вам прошел полковник Васильев из ФСБ. Сказал, что по делу о взрывах...

    — Хорошо, спасибо, — ответил Виктор и положил трубку. Теперь он понимал удивление дежурного. ФСБ приходилось крайне редко работать вместе с МВД, и офицеры двух ведомств практически не пересекались. А тут — старший по званию, пришел лично, вместо того, чтобы позвонить!

    Дверь открылась бесшумно, и в помещении появился плотный невысокий человек. Волосы, торчащие ежиком, серебрились сединой, а в глазах стояло какое-то странное выражение.

    — Добрый вечер, товарищ полковник, — сказал Виктор, поднимаясь из-за стола и протягивая руку гостю.

    — Вечер добрый, — отозвался полковник, но руки не пожал, а вместо этого зачем-то полез во внутренний карман пиджака.

    При звуках его голоса Станислав едва не подскочил на стуле. Плечи его напряглись, голова резко повернулась. На лице мелькнуло выражение страха, мгновенно сменившееся облегчением.

    Рука Васильева вынырнула на свет. В ней блеснул металлом небольшой пистолет.

    — Стой! — успел крикнуть Виктор. — Зачем?

    Грохнул выстрел, в самой середине лба Станислава образовалась круглая аккуратная дырочка и он с глухим стуком упал со стула.

    Ахнул и выругался капитан Асланян.

    Виктор очень остро пожалел, что стоя не сможет дотянуться до ящика стола, в котором лежит пистолет.

    Из коридора доносился топот и испуганные крики — там услышали выстрел.

    — Зачем? — спросил грустно полковник, поднося дуло ко лбу. — А затем, что иначе нельзя!

    Грохнуло еще раз.

Глава 8. Двадцать шестое мая.

Кто бросит камень в этот пруд?
Не троньте.
Будет запах смрада
Они в самих себе умрут
Истлеют падью листопада.

С. Есенин, «Русь уходящая»

    На фотографии погибший вчера вечером Мержевский выглядел моложе, чем в жизни. Собранная на него за ночь капитаном Делиевым информация оказалась не так обширна — не состоял, не привлекался, не участвовал, и Виктор просмотрел ее бегло, не надеясь найти что-либо ценное.

    Но какая-то деталь зацепила глаз, не давая попросту закрыть файл. Некоторое время Виктор не мог осознать, что же его заинтересовало, и для очистки совести взялся просматривать информацию еще раз.

    После вчерашнего ЧП пришлось написать несколько рапортов, выслушать разнос от начальства и испытать массу разнообразных эмоций, так что голова работала не лучшим образом. Поэтому читал он медленно, стараясь не пропустить ни единой запятой. Мысли текли вяло, неторопливо, словно воды равнинной реки: «Так, проходил службу в вооруженных силах Российской федерации... так, в такой-то период... так, в специальном подразделении «Амурские тигры». Где же я встречал это название?».

    Некоторое время напряженно размышлял, не обращая внимания на назойливое чирикание телефона на столе. Аппарат смолк и тут же вспомнился человек из этих самых «Амурских тигров», побывавший в этом кабинете совсем недавно... Как же его звали?

    Точно — Владимир Смоляков! В прошлом — один из участников русского националистического движения...

    Виктор вылетел из кресла, словно его укололи в седалище. Хлопнула непочтительно распахнутая дверь, в изумлении выпучили глаза подчиненные, а он уже почти бежал по коридору к кабинету полковника Мухаметшина.

    Тот, к счастью, оказался на месте.

    Слушал он майора, не перебивая, а когда тот замолчал, сказал:

    — У тебя нет никаких доказательств! Ты основываешься только на интуиции и догадках! Ну и что, что они служили вместе? Этого мало!

    — Кто еще мог повести за собой таких людей, как Мержевский, Нафанова, контрразведчик Васильев?

    При упоминании последнего полковник скривился. То, что один из офицеров ФСБ оказался вероятным членом террористической организации (ничем иным его поступок просто не объяснялся!) вызвало немалый переполох.

    — Кто еще? — повторил Виктор. — Они все — военные. Гражданскому они просто не поверили бы!

    — Может быть, есть националисты-военные, о которых мы не знаем? — предположил полковник, неуверенно морща лоб. На лице Мухаметшина было написано сомнение.

    — Вполне, — кивнул Виктор и тут же заговорил горячо, убедительно. — Но пока самая вероятная кандидатура организатора взрывов — Смоляков! Нужно его брать! Если ошибемся — извинимся и отпустим, зато если окажемся правы...

    — Хорошо, — после минутного размышления кивнул полковник. — Я достану ордер на его задержание. Бери группу и выезжайте.

***

    Ночевал Владимир не у себя. Приехал к Ольге, довольной таким оборотом дела, и остался у нее.

    Хозяйка ранним утром ушла на работу, а он начал с того, что включил телевизор. По центральному каналу шли новости. Толстый, пожилой журналист на фоне памятника Феликсу Дзержинскому на Лубянской площади рассказывал о том, что произошло вчера в здании УВД Москвы, пытаясь из слухов и обрывков информации составить верную картину случившегося.

    Показали отрывок пресс-конференции полковника Мухаметшина. Тот был мрачен, на вопросы отвечал неохотно, больше уходил в стороны. Определенно сказал лишь, что да, имеются два трупа, и что для всех было бы лучше, если бы их не было...

    При этой новости Владимир ощутил, что его охватывают противоречивые чувства — радость и грусть. С одной стороны — Николай сделал все, как хотел, и разоблачение Российскому национальному комитету пока не грозит, а с другой — погиб человек, с которым рука об руку трудились несколько лет, работая на благо общей идеи...

    Пребывая в непонятном настроении, выбрался из квартиры Ольги и направился к себе. На сегодня планировались лекции, и кое-какие материалы остались дома.

    Метро быстро перенесло его с одного конца Москвы на другой, а когда выбрался на поверхность, то там царил солнечный и теплый, почти летний день. Солнце ласково лучилось среди бирюзы неба, а ветер поглаживал по лицу, словно добрые и нежные руки.

    Поддавшись очарованию момента, Владимир решил дойти две остановки пешком, вместо того, чтобы ехать на автобусе.

    Вероятнее всего, именно это его и спасло.

    Когда впереди из зелени деревьев выросла серая громада дома, интуиция, не раз спасавшая Владимиру жизнь еще во времена армейской службы, тронула сердце холодной лапкой.

    На мгновение он остановился, даже сбившись с шага, а дальше пошел настороженно, оглядываясь по сторонам. Благодушное настроение улетучилось, сменившись холодной сосредоточенностью.

    Едва из-за кустов стал виден подъезд, Владимир остановился.

    И тут же мимо него по дороге пронеслись три одинаковые машины. Раздался визг тормозов, автомобили остановились, и из них, точно горошины из стручка, посыпались спецназовцы с автоматами.

    Последним на улицу выбрался смутно знакомый офицер. Тот самый, что допрашивал Владимира неделю назад. По его команде автоматчики окружили дом, часть из них рванула в подъезд.

    Владимир замер за кустами, стараясь не шевелиться и даже не дышать. В голове белкой в колесе крутилась одна мысль — откуда? Откуда они все же узнали? Или Станислав перед смертью успел рассказать? Но тогда за ним пришли бы еще ночью!

    В подъезде что-то глухо грохнуло — взорвали дверь. От ярости Владимир сжал кулаки — сейчас ботинками топчут его ковер, стволами автоматов тычут во все щели...

    Холодной волной нахлынуло осознание — в эту квартиру ему больше не вернуться.

    Он сгорбился, словно древний старик, и побрел назад, к станции метро. Скоро они начнут отслеживать его идентификационную карточку, и надо использовать немногое оставшееся время.

    У самой станции метро обнаружилась синяя будка телефона-автомата, похожая на гигантскую упаковочную коробку для подарков. Владимир проник внутрь и набрал телефон мастерской Пороховщикова.

    — Привет, Игорь, — сказал он, когда на том конце провода сняли трубку. — Меня раскрыли. Да, они уже у меня в доме. До тебя вряд ли доберутся — никакой информации о тебе у меня дома нет. Свидимся вряд ли. Что? Может быть, и взорву. Увидим. Прощай!

    Он повесил трубку. Некоторое время постоял, прислонившись лбом к холодной стенке. Сердце билось тяжело и глухо, словно строительный молот, а в животе нарастало отвратительное, мерзкое ощущение — страх.

    Обозлившись на себя, Владимир набрал еще один номер.

    После первого же гудка ответил приятный женский голос.

    — Да?

    — Ольга, это я, — проговорил он, чувствуя, что произносить слова отчего-то тяжело, а сердце начинает сбоить, словно в его идеальный мотор попала песчинка. — В чем дело? — с тревогой спросила она.

    — Случилось то, чего ты так боялась, — выдавил он из себя. — Похоже, что мы больше не увидимся...

    — Что? — голос ее сломался, в нем появились жалобные нотки. — Как? Может быть, что-то еще можно исправить? Ты где сейчас?

    — Не могу тебе сказать, — ответил он. — И исправлять уже поздно. Я тебя люблю. Спасибо за все. Беги из Москвы как можно скорее и как можно дальше и прощай!

    Он отнял трубку от уха, при этом показалось, что она сделана из раскаленного чугуна. Некоторое время подержал на весу, скрипя зубами и слушая, как на том конце провода плачет любимая женщина.

    Чувствуя, что что-то рвет в себе, что-то важное, необходимое, повесил трубку на рычаги.

    — Ну твари, вы мне за это еще заплатите! — эти слова он почти прорычал и поспешно вышел из телефонной будки.

    В кармане уютным зверьком устроился прибор, лишь внешне похожий на аппарат сотовой связи, а в кейсе затаился пистолет. Все, что необходимо, если ты собираешься шантажировать целую страну.

***

    В управление Виктор вернулся в расстроенных чувствах. Смолякова в квартире не оказалось, и стремительный ее штурм лишь озадачил соседей.

    На квартире остались специалисты, которым предстоит обшарить каждый ее сантиметр, да несколько бойцов спецназа — на случай, если хозяин вернется. Дверь восстановили и теперь по ее виду не скажешь, что ее совсем недавно взламывали не самым аккуратным образом.

    Едва Виктор оказался в кабинете, как требовательно зазвонил телефон экстренной связи.

    — Слушаю, товарищ полковник! — ухватив трубку, сказал майор.

    — Телевизор включи! — прорычал Мухаметшин, и в голосе его было столько злости, что Виктор не на мгновение не озадачился необычностью приказа.

    Поспешно ухватил пульт и нажал кнопку.

    Экран озарился с чмокающим звуком. На нем появилась ухоженная дикторша, звезда первого канала. Но сейчас ее хорошенькая мордашка была не столь безмятежна, как обычно, а в умело подведенных глазах плескался страх.

    — ... вам запись звонка, поступившего на наш телеканал, — проговорила она и застыла, глядя куда-то в угол экрана.

    Из динамиков полился ровный, хорошо знакомый Виктору голос, принадлежащий Владимиру Сиолякову.

    — Говорит представитель Российского национального комитета, — сказал он. — Официально сообщаю, что в нашем распоряжении имеется готовый к использованию ядерный заряд. Он расположен на территории Москвы и может быть приведен в действие в любой момент. Это не блеф, и не советую вам мне не верить. Что я требую — прежде всего личной безопасности. При малейшей угрозе моему здоровью либо свободе со стороны правоохранительных органов я нажимаю на кнопку. Неприкосновенность должна быть гарантирована мне в течение двух часов официальными лицами по вашему же каналу! Кроме того, Дума должна до вечера отклонить закон о переименовании государства! Пока это все.

    Мягкий щелчок — положена трубка.

    Дикторша ожила — словно кто-то включил куклу.

    — В настоящий момент, — произнесла она, тщетно стараясь скрыть дрожь в голосе, — мы пытаемся получить комментарии от правоохранительных органов. Но...

    Виктор отключил изображение.

    — Я видел, — проговорил он в трубку, которую все время держал у уха.

    — Это дерьмо! — воскликнул полковник с таким напором, что Виктор невольно вздрогнул. — Это такое дерьмо, в котором мы еще никогда не были! И я боюсь, что в будущем мы окажемся в еще большем дерьме! Всех быстро ко мне!

    — Есть! — ответил Виктор и положил трубку. На душе было гадостно, не давала покоя мысль, что именно он, майор Белкин, недоглядел, не смог распознать опасного террориста, а нынешняя ситуация — плод его ошибки.

    В рабочей комнате Виктор застал включенный телевизор, лица у подчиненных были ошеломленные.

    — Все в кабинет полковника! Срочный вызов!

    Он первым, подавая пример подчиненным, выбрался в коридор. За спиной слышал полный смятения гомон.

    Полковник встретил их, сидя во главе длинного Т-образного стола, предназначенного для совещаний. Лицо Мухаметшина было багровым, а большие кулаки грозно лежали на столешнице.

    — Явились! — приветствовал он вошедших. — Рассаживайтесь по местам! У нас есть пятнадцать минут, чтобы выработать план действий. Потом мне докладывать министру. Уж он-то не пожалеет моей задницы! У кого есть что сказать?

    — Может быть, этот тип блефует? — предположил кто-то робко.

    — Может и так! — рявкнул полковник и грохнул кулаками так, что массивный стол подпрыгнул. — Но мы должны рассчитывать на худший вариант, на то, что ядерная бомба у него действительно есть и он сможет ее взорвать!

    — Сверху пришел приказ готовить выступление по телевизору, — продолжил он, немного успокоившись. — Сообщить, что все его требования будут выполнены, дать контактный телефон, по которому он сможет связаться с кем-то из нас. Одновременно — попробовать найти его. По идентификационной карточке, через пеленгацию телефона. Если получится, взять его под наблюдение. Но не попадаться на глаза, а просто следить. Рано или поздно он ошибется, и тогда мы сможем его взять. Текст сообщения для телевидения поручаю готовить вам, майор Сайфуллин.

    Пожилой офицер с черными как смоль волосами и резкими чертами азиатского лица сдержанно кивнул. Сказал спокойно:

    — Заготовка будет в течение двадцати минут!

    — Очень хорошо, — полковник оглядел собравшихся, взгляд его задержался на Викторе. — Вы же, майор Белкин, пойдете на контакт. Вы уже встречались с этим негодяем, работали с его личным делом, и знаете, на что он способен... Так, что еще?

    Договорить полковнику не дали. Дверь с грохотом распахнулась, и в помещение вошел майор СКС Спирс. Глаза его горели, а лицо корежила яростная улыбка.

    — Добрый день, господа, — проговорил он. — Не помешал?

    — Что вам угодно, майор? — Мухаметшин медленно поднимался из-за стола, напоминая встающего на задние лапы медведя.

    — В связи с тем, что имеется угроза применения ядерного оружия, руководство вашим отделом переходит ко мне! Вот приказ министра, читайте! — Спирс оскалился нагло и торжествующе. Блеснули острые зубы, похожие на волчьи.

    В руке офицера СКС оказалась бумага, украшенная синими кругами печатей и геральдическим орлом.

    — Так, — проговорил полковник. По налившимся кровью глазам было видно, до чего ему трудно сдерживать себя. — Так. Что же, господин майор, ослушаться приказа я не могу. Жду ваших распоряжений.

    — Так-то лучше, — усмехнулся Спирс, но на лице его не было торжества. — Тогда садитесь и докладывайте, что вы намереваетесь предпринять в настоящий момент!

    Майор слушал внимательно, не перебивал, при словах «взять под наблюдение» лицо его на мгновение исказилось. А когда Мухаметшин закончил, Спирс проговорил ровным голосом, словно только что не было словесной схватки:

    — Все придумано хорошо. Но каждый этап будет осуществляться под контролем офицеров СКС. С вашего позволения, полковник, я расположусь у вас.

    Мухаметшин кивнул, а Спирс бросил «Все за работу», после чего вытащил из кармана мобильный телефон и принялся отдавать какие-то распоряжения.

    Сотрудники отдела по одному покидали помещение.

    Виктора у самой двери догнал полковник. Буркнул мрачно:

    — Поговорить надо!

    Вместе вышли в приемную, где обнаружились несколько человек в серых мундирах Службы. Один что-то втолковывал секретарю, тот сидел с обалдевшим видом и только кивал. Второй установил на столе ноутбук и тянул от него к окну провода, намереваясь подключиться к телефонной линии. Третий просто стоял и внимательнейшим образом рассматривал каждого из проходящих. Под этим взглядом становилось неуютно. Виктор ощутил, как внутренности пугливо сжались, а по позвоночнику побежал холодок.

    В коридоре вздохнул с облегчением.

    — Что вы хотели, товарищ полковник?

    — Эти засранцы взяли нас за задницу, — в обычной манере сообщил Мухаметшин. — И держат за нее очень крепко. Но я не верю им. Они ведут свою игру и вовсе не в том направлении, которое нам показывают. Так что ты должен быть готовым в любой момент выйти из-под контроля и действовать вопреки их приказам и инструкциям. Понял?

    — Понял, — чуть охрипшим голосом ответил Виктор. Его подбивали не много не мало на открытое противостояние СКС — одной из самых могущественных спецслужб земного шара! И кто — собственный начальник!

    — Я прикрою тебя, если смогу, — полковник говорил тихо, постоянно оглядываясь. — Но помни о том, что не все и в моих силах...

    — Я понял, — кивнул Виктор.

    — Тогда иди, — полковник похлопал подчиненного по плечу, и майор невольно покачнулся под могучей дланью.

***

    Кондиционер натужно гудел, словно огромная ленивая муха и Владимира все подмывало оглянуться и посмотреть, где же кружит надоедливое насекомое? С назойливым иррациональным желанием справляться удавалось не без труда.

    Он сидел в небольшом баре. В зале было прохладно, а посетителей по раннему времени не было вовсе. За стойкой суетился бармен, время от времени поглядывая на щедрого клиента, который сидит почти час, не забывая время от времени делать заказы.

    Есть уже не хотелось, и Владимир лишь лениво прихлебывал кофе да время от времени смотрел на часы. До назначенного им самим срока оставалось не так много, и чем ближе он подходил, тем сильнее ощущалось внутреннее напряжение.

    — Нельзя ли включить телевизор? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

    — Конечно, — несколько удивленно ответил бармен.

    Некоторое время он искал пульт. Затем экран озарился. На нем появились финальные титры какой-то «мыльной оперы». Жанр этот пользовался популярностью более двух столетий и сдавать позиции не собирался.

    Под веселую музыку пробежали фамилии операторов, ассистентов и прочей кинематографической мелочи. Виктор напрягся, но после пошли рекламные ролики — один глупее другого...

    Он сглотнул, ощутив, что в горле сухо, словно в Каракумах. Что они скажут ему? Как ему дальше вести себя? Или, может быть, не мучиться выбором и просто взорвать бомбу? Он посмотрел на карман, в котором лежал пульт, похожий на сотовый телефон. Нажать кнопку и...

    Нет. Ольга еще не успела отъехать достаточно далеко. Надо дать ей время.

    Он ощутил, что сидит весь мокрый от пота, словно после интенсивного бега, когда реклама закончилась. Резко и сразу, без обычных заставок и затягивания.

    На экране возник диктор. Спокойный, сосредоточенный мужчина. На висках седина, взгляд острый, пристальный. Этот не будет дрожать от страха, как та куколка, которая читала новости утром...

    Вспомнив ее, Владимир зло усмехнулся.

    — Передаем сообщение для Российского национального комитета, — проговорил диктор звучным баритоном. — От лица МВД лично министр гарантирует вам безопасность и свободу передвижений. Сообщаем, что начато экстренное заседание Государственной Думы по отклонению упомянутого вами закона. Дальнейшие требования можете излагать по номеру ноль два. Это сообщение будет повторено через десять минут.

    Владимир удовлетворенно вздохнул. Они поддались на его угрозы — и это хорошо. Значит, можно будет выторговать у них еще что-нибудь, прежде чем бомба будет приведена в действие...

    — Вот гады! — проговорил бармен с чувством. — Террористы проклятые!

    Владимир посмотрел на него почти с ненавистью, но быстро опустил взгляд, не желая выдавать своих чувств.

    Допил кофе и поднялся, медленно и лениво.

    — Спасибо, — сказал бармену. — Сколько с меня всего?

    Рассчитавшись наличными, вышел из бара. На улице было жарко. От нагретого асфальта поднимались волны горячего воздуха, машины проносились через него раскаленными болидами, а подошвы прилипали к расплавившейся поверхности. Солнце, отражающееся от окон, слепило глаза.

    После первых же шагов захотелось раздеться и нырнуть куда-нибудь в бассейн с ледяной водой. Владимир остро пожалел, что не успел переодеться во что-нибудь более легкое, и вынужден париться в костюме.

    Руку постоянно держал в кармане, рядом с взрывателем. На всякий случай.

    Свернул в узкий переулок. Здесь очень кстати обнаружился магазин, торгующий бытовой техникой. В отделе сотовой связи Владимир приобрел одноразовый телефон. Когда извлек из кармана пачку купюр, лицо молоденькой продавщицы удивленно вытянулось.

    — Что-то не так? — спросил Владимир, внутренне напрягаясь.

    — Нет, просто у нас очень давно никто не расплачивался наличными, — девушка улыбнулась. — Это так необычно.

    Она стрельнула глазками, а он улыбнулся в ответ. Но несвоевременная мысль «если я нажму кнопку, то от этой молодой и красивой женщины останется кучка пепла» испортила улыбку, превратив ее в вымученную гримасу...

    Выйдя на улицу, он тут же набрал ноль два.

    — Дежурный слушает, — отозвался все тот же голос.

    — Это из РНК, — сказал Владимир угрюмо, — кто будет со мной говорить?

    В трубке что-то всхлипнуло, словно милиционер разразился рыданиями. Затем последовала серия коротких щелчков, из которых выплыл знакомый Владимиру баритон.

    — Белкин у телефона, — произнес он.

    — Ты знаешь, кто я, — Владимир улыбнулся, представив, как сейчас напряжен майор, как дрожит, боясь совершить ошибку, из-за которой погибнет огромный город.

    — Знаю, — ответил Белкин, тем не менее, твердо. В голосе его не было нерешительности. — Чего ты хочешь?

    — Сейчас — только того, чтобы в Думе поторопились, отклоняя закон. Передай им, что у них есть час. Я перезвоню. Диктуй свой прямой номер.

    Он нажал «отбой», спрятал трубку в карман. Миновал расположившийся на углу газетный лоток и свернул в переулок. Здесь было темновато и мрачно, старинные дома нависали, словно готовые рухнуть скалы.

    Соответствующие обстановке рождались и мысли. «Ну и что, даже если они отклонят закон?», — подумал Владимир, минуя хлебный магазин, из которого доносился аппетитный запах свежих булок. — «Что им помешает принять его потом, когда я не смогу их больше шантажировать?».

    Нахлынуло чувство бесполезности происходящего.

    «Может взорвать все прямо сейчас?» — мысль показалась спасительной.

    В отчаянии он влез в карман, вытащил взрыватель и замер, не решаясь привести бомбу в действие. Сердце прыгало, словно взбесившийся кенгуру, лицо корежили судороги, а горло сжимала такая тоска, что хотелось выть...

    «Неужели все зря?» — подумал он, поднося палец к кнопке.

    — Вовка! — раздавшийся из-за спины звонкий и пронзительный голос заставил террориста вздрогнуть. — Айда в футбол! Выходи! Покажем этим с Шибаевского!

    Владимир оглянулся. За спиной его, в пяти шагах приплясывал на асфальте белобрысый пацан лет двенадцати. В руках он держал черно-белый футбольный мяч, а на лице застыло упрямое выражение.

    — Вовка! — возопил он еще раз, отчаянно подпрыгивая на месте.

    В ответ распахнулось окно, оттуда высунулась лохматая рыжая голова.

    — Сейчас выйду! — крикнула она. — Ты за Муратом заходил?

    — Нет! Вместе зайдем!

    Владимир неожиданно ощутил, что не решится спустить с цепи саму смерть, пока рядом эти мальчишки, полные жизни. Кто он такой, чтобы лишать их ее?

    Взрыватель перекочевал в карман, а рука сама потянулась туда, где лежит успокаивающая холодная тяжесть. Пистолет. Последний штрих, чтобы расписаться в собственном бессилии...

    Невесело усмехнувшись, Владимир зашагал дальше и вскоре вышел к небольшому парку. Тут успокаивающе шумели высокие старые вязы, могучие зеленые великаны, которые могли помнить еще двадцать первый век.

    Некоторое время он стоял и смотрел, будучи не в силах оторвать взгляд от мельтешения листьев в голубой вышине, а когда развернулся, чтобы уйти, то прозвучал выстрел.

    Точнее, что это был именно выстрел, он понял потом. В этот же момент тело, повинуясь неясному импульсу, резко дернулось в сторону, а по ушам хлестнул хорошо знакомый еще со времен службы звук.

    Владимир метнулся в сторону деревьев. Перебросил тело через лавочку, перекатился по упругой и кочковатой земле. Сделал ложное движение, отвлекая стрелка, и затаился за стволом, толстым, точно железнодорожная цистерна.

    Посланная вдогонку пуля бессильно вспахала траву. С всполошенными криками взвились с дерева галки. Где-то далеко, на самом краю слышимости, взвизгнула женщина.

    Стреляли со стороны высотного дома. Владимир проходил мимо него пять минут назад. Палили, не особенно стесняясь. Даже глушителем не пользовались...

    Владимир ощутил прилив гнева. Кто решился на такое? Кто?

    В ярости выдернул из кармана трубку телефона.

    Белкин ответил сразу.

    — Слушаю?

    — Вы что там, охренели, козлы вонючие? — прокричал Владимир. — Совсем с катушек съехали? Еще мгновение — и от всего вашего сраного города только пепел и останется!

    — Спокойнее, — сказал майор, и в голосе его было искреннее удивление. — Что происходит?

    — В меня только что стреляли!

    Белкин выругался так, что ему позавидовал бы и пьяный матрос.

    — Это СКС! — сказал он зло. — Они сейчас всем тут заправляют...

    «СКС? Еще и эти на мою голову!» — от этой мысли Владимиру стало нехорошо.

    — Я попробую прояснить ситуацию! — проговорил майор быстро. — А ты не подставляйся под пули и не нажимай кнопку! Слышишь?

    «Как же, так я тебя и послушался!» — подумал Владимир, но вслух отвечать ничего не стал. Просто отключил связь.

    Убрал телефон, а на смену ему вытащил пистолет.

    «Ну ладно, давай поиграем!» — подумал он, ощущая прилив настоящего, злого азарта. В таком ты готов убить, обмануть соперника, лишь бы только победить. А уж если ставкой является твоя собственная жизнь, то тем лучше!

    «Хоть в бою сдохну!» — решил Владимир и слегка высунулся из-за дерева.

    Грохнул выстрел, взвизгнувшая пуля оцарапала кору.

    Высунулся с другой стороны, для чего пришлось пройти несколько метров. Снайпер и тут не дремал, оставил отметину на стволе. Если так и сидеть за деревом, то его скоро обойдут и запросто пристрелят.

    Остается бегство.

    Он вдохнул и выдохнул несколько раз, готовя тело к бегу. Остро пожалел, что в неудобном костюме, в котором трудно перемещаться с нужной скоростью.

    Тем не менее, стартовал так резво, что снайпер его рывок прозевал.

    Запоздало выстрелил, но не попал.

    А Владимир пробежал полосу деревьев и стремительно сокращал расстояние до спасительного угла. Тут было открытое пространство, и он бежал рывками, меняя направление.

    Но выстрелов почему-то больше не было.

    Но он не думал об этом, а когда выскочил из зоны обстрела, облегченно вытер мокрый лоб.

***

    Когда Виктор услышал короткие гудки отбоя, то готов был раздавить трубку от ярости! Как же так? Кто рискует ядерной катастрофой, идет против всех инструкций и приказов, провоцируя Смолякова?

    Версия была всего одна.

    Виктор оглянулся на офицера СКС, который серой тенью сопровождал его не первый час, и заторопился к выходу из комнаты. Вихрем пролетел коридор и, не обращая внимания на протесты сидящих в приемной, ворвался в кабинет полковника Мухаметшина. Бывший его кабинет...

    Майор Спирс был здесь. Развалившись на стуле, он лениво потягивал что-то из высокого бокала, вглядываясь одновременно в экран ноутбука. На лице его была недовольно-брезгливая гримаса. Полковника, который час назад уехал в министерство, в кабинете не было.

    — Это вы отдали приказ стрелять в Смолякова? — напрямую спросил Виктор, с трудом сдерживая кипящую внутри злость. — И как вы его обнаружили?

    — У нас есть свои способы поиска людей, — ответил Спирс высокомерно, глядя на Белкина, словно на надоедливое насекомое. — Например, висящий над городом дирижабль, снабженный самой современной следящей аппаратурой. Мы запеленговали телефонный звонок Смолякова. Дальше все было делом техники. А убить злодея — разве не лучший способ с ним покончить?

    — Вы хоть понимаете, чем рискуете? — заорал Виктор, не заботясь более о приличиях. — Ваш снайпер промазал! Что, если бы террорист нажал кнопку?

    — Что же, — равнодушно пожал плечами Спирс, но глаза его полыхнули злобой. — Мир еще раз убедился бы, что Специальная Контрольная Служба нужна.

    — И ради этого вы готовы погубить почти десять миллионов человек? — спросил Виктор тихо. — Немедленно отдайте приказ о прекращении стрельбы!

    — Вы забываетесь, — издевательски улыбнулся Спирс. — Еще слово — и я отстраню вас от следствия...

    — Слов не будет! — Виктор на мгновение ощутил себя на краю пропасти. Еще шаг — и дороги назад точно не будет. Вспомнился полковник, его распоряжение «действовать вопреки приказам и инструкциям»...

    Шаг в сторону. Поднятый локоть. И резкий удар. Влажный хруст и сопровождающий офицер, который стоял за спиной, с мягким стуком падает на землю.

    Еще одно быстрое движение, и зрачки майора Спирса расширяются, глядя в черное отверстие пистолетного дула.

    — Отдавай приказ, — проговорил Виктор тихо. — А не то я прострелю тебе голову... Нет, лучше другое место. Не умрешь, но мужчиной быть перестанешь. Понял?

    «Что я делаю?» — пришла мысль, окрашенная страхом и неуверенностью. — «Ведь за это — под суд!».

    «Я спасаю жену и сына! Свой город и свою страну!» — ответил сам себе и ощутил прилив твердости. — «И сделаю для этого все, что понадобится!».

    Лицо офицера СКС покраснело, а когда он заговорил, то в горле его слышалось гневное клокотание.

    — Девятый, я первый, — сказал он в мембрану устройства связи. — По объекту больше не стрелять. Как поняли?

    — Это девятый. Поняли хорошо, — отозвался басистый голос, в котором звучало удивление. — Слежение продолжать?

    — Да, — проговорил Спирс и бросил на Виктора взгляд, полный ненависти.

    — Очень хорошо, — сказал тот и показал на устройство связи, похожее на большой и уродливый сотовый телефон. — Дайте это сюда.

    — Зачем? — удивился майор СКС.

    — Надо, — коротко ответил Виктор, принимая в руку тяжелый прибор.

    Спирс не успел не увернуться, не защититься, когда рукоятка пистолета въехала ему в затылок. Он просто упал вперед, ткнувшись лицом в столешницу.

    Виктор поспешно раздел его и связал собственной одеждой. Привязал к стулу, а в рот вставил хороший, прочный кляп.

    «Пусть отдохнет» — подумал, любуясь на творение своих рук. — «А то нервный какой-то стал, агрессивный!».

    Он проверил того, которого сразил ударом локтя. Тот лежал без сознания, а из сломанного носа сочилась ярко-алая, как морс, кровь.

    Теперь у него было время. Не очень много — до тех пор, пока подчиненные майора не обнаружат его.

    Пистолет Виктор убрал на место, а в приемную вышел спокойный, с серьезным лицом.

    — Майор просил не беспокоить его, — сказал он сурово, обведя взглядом СКСников. — Срочные вызовы можете направлять ко мне...

    В коридор вышел не спеша, а уж тут припустил изо всех сил. Высунувшемуся из двери Делиеву бросил «За мной!.

    Словно два скаковых жеребца, промчались они по управлению. В гараже Виктор впрыгнул в дежурную машину, всегда стоящую с включенным мотором, приказал водителю «Выезжай!».

    Сам же с замиранием сердца приник к отобранному у Спирса устройству связи.

    — Девятый, я первый, — сказал он, ощущая, что отчаянно хочет проснуться. — Где объект сейчас?

    — Первый, я девятый, — быстро пришел ответ. — На улице Льва Толстого. Движется в сторону улицы Россолимо.

    — Слышал? — спросил Виктор шофера. Тот кивнул. — Тогда давай туда. Как можно быстрее!

    На заднем сидении изумленно сопел капитан Делиев.

***

    Ноги после пробежки болели, а дыхание стало хриплым. Он брел из последних сил, сжимая правую руку на оружии. Левая ладонь тесно обхватывала пульт дистанционного взрыва. Одно нажатие — осознанное или судорожное — и все...

    Ему было плевать, что при виде грязного человека с пистолетом в руке и безумным взглядом люди шарахаются и спешат исчезнуть. Он чувствовал, что за ним следят, ощущал на затылке внимательные глаза — это было главное.

    Но вот откуда они смотрят на него, он не мог догадаться.

    Хотелось побежать, найти укрытие, спрятаться куда-то под землю, но он знал, что это не поможет. Просто нервы не выдерживали страшной нагрузки, вот и все.

    Он пересек поперечную улицу, не обращая внимания, что идет на красный свет. Визжали шины, скрипели тормоза, матерились водители, а он все шел. Сам не зная куда. Словно загнанное животное, которое из последних сил тащится, окропляя снег кровью, в страстном желании жить пытаясь уйти от охотника...

    Он не был ранен, но все равно чувствовал, что силы истекают из него.

    Он вышел еще к одной улице, на мгновение остановился. На другой ее стороне виднелся сквер. Большой, засаженный березами. Белели стволы, желтые пятна солнечного света лежали на изумрудной мягкой траве. Доносилось игривое птичье щебетание.

    Ему вдруг очень захотелось туда.

    Машин не было и он безвозбранно перешел на другую сторону. Словно в облако, окунулся в запахи свежей молодой зелени. От них закружилась голова, захотелось лечь прямо на траву и уснуть, чтобы проснуться совсем в другом мире...

    Но голос, прозвучавший сбоку, принадлежал миру этому.

    — Господин Смоляков, давайте поговорим, — произнес он.

    Владимир быстро развернулся, вскинул пистолет.

    В трех шагах от него, демонстративно разведя в сторону руки, стоял майор Белкин. Вид у него был измотанный, лицо блестело от пота, а на ладони темнел свежий порез.

    — О чем нам говорить? — прохрипел Владимир, чувствуя, как саднит горло. Поднял левую руку, демонстрируя зажатый в ней взрыватель. — Одно нажатие, и нам не о чем будет говорить!

    — Тогда поговорим так, чтобы этого нажатия не было, — Белкин бросил быстрый взгляд на взрыватель, в глазах его на мгновение мелькнул страх.

    «Боится» — подумал Владимир, не чувствуя удовлетворения, лишь страшную, невыносимую усталость. — «Все они боятся. И я боюсь».

    — Я должен... взорвать это, — сказал он, не чувствуя убежденности и злясь от этого. — Это последний аргумент в пользу того, что русский народ достоин жизни...

    — Нет, — покачал головой майор. — Это аргумент в пользу того, что русских надо уничтожать, точно бешеных собак! Что они не способны ни на что, кроме массовых убийств!

    — Вот как? — спросил Владимир глухо, не замечая, как опускается пистолет в его руке.

    Повисла пауза. Белкин стоял неподвижно, а Владимир ощущал, что сердце, придавленное страшной правдой, бьется все реже и реже. Ведь так оно и есть, взорви он бомбу — ничего не изменится, только к русским начнут относиться по всему миру так, как к арбам в начале двадцать первого.

***

    Виктор вздохнул с облегчением, когда тон террориста из агрессивного, каркающего, стал обычным, почти человеческим. Сиоляков расслабился, пистолет чуть опустился.

    — Да, — сказал он после паузы, и на лице его вдруг просияло впечатление странной решимости, — но у меня еще есть свой личный последний аргумент!

    Виктор дернулся, намереваясь что-либо сказать, но тут же замер, будучи не в силах вымолвить ни слова. Смоляков улыбнулся, грустно и страшно, молниеносным движением поднес пистолет к виску.

    — Все было зря, — сказал он спокойно и четко. — Мы все равно обречены...

    Хлопнул выстрел. Брызнула кровь. То, что недавно было человеком, упало на траву.

    Виктор ощутил в ногах внезапную слабость. Не в силах стоять, он сел на землю. Не было желаний, даже мыслей, только непонятное чувство горечи, словно лишился чего-то очень близкого, дорогого...

    Все громче звучали, перекрывая чириканье птиц, сирены милицейских машин.

   

   

Эпилог. Двенадцатое июня.

   

    — Сегодня, в День Независимости нашей страны, мы чествуем людей, которые сделали все, чтобы она оставалась могучей и прекрасной, богатой и свободной! — голос президента, красивый и сильный, перекатывался под сводами огромного зала. Казалось, что говорит исполин, и чувствовал себя Виктор в такой обстановке неловко. — И то, что таких людей много, позволяет мне ощущать надежду, что у России есть будущее и оно будет светлым!

    Вокруг все сияло пышностью. Отделанные позолоченными барельефами стены, лепнина, мраморные колонны, роскошные, украшенные шитьем, занавеси. Виктор даже боялся представить, сколько все это может стоить.

    Сам он в парадном мундире сидел на кресле рядом с другими отличившимися за прошедший год. Недалеко, на небольшом столике рядом с президентом, его ждал орден «За мужество» и приказ о присвоении очередного звания.

    Но на душе было отнюдь не радостно.

    Да, опасность полностью ликвидирована, организация, называвшаяся Российский национальный комитет, уничтожена. Ядерная бомба отправлена за океан, в хранилище.

    Майор Спирс тоже получил свое. Он был снят с занимаемой должности и скоро подвергнется суду внутреннего трибунала Специальной Контрольной Службы.

    Все произошло наилучшим образом.

    Но почему тогда все время встает перед внутренним взором лицо Владимира Смолякова, почему постоянно вспоминаются его слова, а в сердце все сильнее стучится ощущение собственной неправоты?

Скачать произведение


Обсудить на форуме© Дмитрий Казаков

Работы автора:

Башня

Пойте, струны.

Коронация

все работы

 

Публикации:

Схватка призраков

Смех победителя

Врата порядка

все публикации

2004 — 2024 © Творческая Мастерская
Все права на материалы, находящиеся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ, в том числе об авторском праве и смежных правах. Любое использование материалов сайта, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается. Играть в Атаку